смерти Сережи, претензиями одной дамы мне легче поверить, что у нее дочь от непорочного зачатия, чем от Довлатова. Хотя ее помыслы если не совсем чисты, то и не вовсе эгоистичны. Скорее альтруистичны – ради дочери: не просто чтобы она заимела отца post mortem, но отца знаменитого, за которого ей не пришлось бы краснеть и стыдиться. Не какого-нибудь там заезжего молодца!
Чтобы Сережа не знал об этих ее поползновениях? Знал. Как-то он мне рассказал ленинградскую историю про женщину, которая мельком сказала ему, что он имеет некоторое отношение к ее ребенку, что его сильно удивило:
– Погоди, погоди, но для этого, как минимум, нужно… а мы с тобой бог весть сколько этим не занимались.
История такая прикольная, что я решил, Сережа ее присочинил и теперь меня мистифицировал. За ним это водилось. Тему закрыли, да у нас с ним было достаточно других, более волнующих сюжетов для разговоров.
По-любому, трудно поверить в упорное, упрямое многолетнее и неправдоподобное молчание означенной дамы по поводу отцовства своей дочери – вплоть до самой смерти Довлатова. Тем более это ее немотство прямо противоречит уверенным, задним числом, заявлениям о довлатовском отцовстве некоторых напрямую связанных с этой заявительницей завидущих, типа Ефимова или Штерн или Беломлинской (у той уж совсем дикая ложь), мемуаристов. А уж беспамятный выдумщик Валера Попов тот и вовсе на ходу меняет версии, как стоптанные башмаки, злоупотребляя правом рассказчика, которому покойник не может возразить. Сначала, в предисловии к мемуарному антироману этой матери-одиночки, вскользь помянута маленькая дочь, которую Довлатов, оказывается, не очень-то и признает, уверяя, что к моменту ее как бы зачатия уже не обладал необходимым «самым минимальным энтузиазмом» (это уже из письма самого Довлатова матери этой дочери), а спустя десятилетие в вымышленной биографии Довлатова говорит о Сережином отцовстве более определенно, а потому попрекает его, что не встретил мать с новорожденной из роддома.
Не только не встретил родительницу с цветами, но и не пришел на проводы (она эмигрировала значительно раньше Довлатова) и за двадцать лет – с 5 ноября 1970 года, когда эта девочка родилась, до 24 августа 1990 года, когда Довлатов умер, – так ни разу с этой девочкой – девушкой, женщиной – не встретился. Ни разу! Об этом пишет сам Довлатов в письме матери этой девочки, матери, которая сама признает этот факт невстречи, что противоречит лжесвидетельствам Валеры Попова о совместных с ним визитах к роженице и новорожденной, – перестарался. А согласился бы он повторить это под присягой?
Впрочем, даже он ни словом не обмолвился о физическом или хотя бы визуальном контакте Довлатова со своей гипотетической дочерью.
Зная Сережу довольно близко, никак не могу предположить в нем такого жестокосердия. Тем более такой ненасытной жажды мести любимой женщине через ее дочь – жажды, которая не утихала целых два десятилетия, до самой смерти, и Довлатов
