недоуменными взглядами эту консервную банку с обливающимся потом водителем внутри. Окна запотели, так что ему вновь пришлось опускать стекло, впустив в салон морозный воздух и скептические взгляды. Он уже давно нормально не мылся – зимой в мастерской сложно было организовать что-то более серьезное, чем споласкивание тела наспех. А всего лишь два года назад немыслимо было не принять душ как минимум один, а лучше пару раз в день – утром перед занятиями и после спортивной тренировки.
Перед мастерской обивщика мебели он снизил скорость и покосился на окна квартиры на втором этаже небольшого розового дома. Ее дома. Он часто так поступал, а иногда ему везло больше обычного и он успевал заметить за стеклом ее силуэт. Точнее, так: возможно, ее, возможно, кого-то из ее родителей, за столь короткий миг нельзя было разглядеть. Неважно, кто именно это был, но от одного только вида стоявшей за окном фигуры на него буквально обрушивалось ощущение счастья, чтобы в следующую секунду смениться чувством полной безнадежности. Как молниеносная посткокаиновая лихорадка. За одну секунду он успевал испытать блаженство и желание покончить с собой.
Он проезжал мимо витрины мебельной мастерской, она вышла из переулка, ведущего в сад Фредериксберг. Рюкзак висел на одном плече, из-под вязаной шапки струились волосы, на ногах красовались сапожки с меховой оторочкой.
Девушки в зимней одежде всегда являлись его слабостью; улыбающиеся из-под шапки глаза поражали его прямо в сердце. Она почти не изменилась, разве что немного округлилась и, естественно, повзрослела, стала более зрелой. Она шла, приклеившись взглядом к тротуару, жизнь научила ее не поднимать глаза и не задирать подбородок. Это нравилось ему тоже. Она свернула во двор, а консервная банка двинулась дальше по Смаллегэде к дому Мёстинга. Он взглянул на нее лишь на мгновение. И все-таки взглянул. Любовь его к ней была столь же безмерна, сколь и злость на нее.
В животе у Йеппе урчало. Пропущенный завтрак полностью разрушал его способность сконцентрироваться, точнее, то, что осталось у него от этой способности. Он покинул кабинет Сайдани с разыгравшимся там шумным концертом и отправился в небольшую кухню отдела убийств. Он налил себе кофе, отыскал в холодильнике упаковку нарезанного ржаного хлеба и пачку масла и намазал бутерброд. Когда Йеппе вернулся, мастера уже не было. Оставалось надеяться, что он умер от перенапряжения.
Йеппе плюхнулся в рабочее кресло с тарелкой и чашкой в руках и попытался найти свободное место на столе. В результате он пристроил кофе и бутерброд на стопку каких-то явно ненужных бумаг. И как она только может работать в таком бардаке!
Пережевывая холодный хлеб, он подумал, что проблема в расследовании убийства подобного типа заключается в большом временном интервале между встречей убийцы с жертвой и наступлением смертельного исхода. Место обнаружения тела и место преступления тут не совпадают. Картина получается мутная и смазанная. Как можно было разыскивать свидетелей, если единственным
