их мерцающее пламя колебалось от лёгкого сквозняка, оживляя суровое выражение лица патриарха. Его глаза светились внутренней неукротимой энергией.
Оглядев присутствующих, Иов начал свою речь.
– Я собрал вас здесь, потому, что давно знаю многих, знаю мысли и думы каждого. Тяжелые времена наступили для Руси святой, церкви нашей и веры православной. Смута охватила государство. Устал люд, устали дворяне от безвластия. Жизнь дешевле зерна макового. Как без порядка на Руси растить крестьянину хлеб? Как без порядка служить дворянину, если лихоимцы отбирают имения? Как без порядка править боярам государством нашим? От крестьян до бояр только и слышишь: «Пусть берет власть кто угодно, лишь бы порядок был». И многие присягают Самозванцу. Много он обещает, мягко он стелет. И всё было бы ничего, но стоит за ним Речь Посполитая, а за ней – римский папа. Не усидеть Лжедмитрию на престоле без польской силы! Не владеть полякам землёй русской, пока живы вера православная и церковь наша! Когда сыны боярские спорят, чей род древнее, сыны дворянские и люд прочий опору теряют в государстве, которое неспешно к рукам прибирают Самозванец и ставленники польские, только вера даёт силу духовную, только вера истовая возродит государство. По углам шипят недовольные, боясь открыто слово сказать своё. Но их число множится. Так, где же искра, способная возжечь очистительное пламя, чтобы поднять люд русский?
Патриарх приостановил речь, снова оглядел присутствующих, стараясь поймать взгляд каждого. И поняли все тогда, что наступила кульминация.
Патриарх продолжил слово своё:
– Утром прибыл ко мне посланец от Васьки Голицына. Он передал мне приказ Самозванца, чтобы я завтра во время службы в Успенском соборе произнёс здравицу в его честь. Чего надумал, стервец, – мне, патриарху Москвы и всея Руси, славить служившего у меня холопа! Да ещё славить как царя Дмитрия! Кто есть самозванец? Расстрига, ведомый вор, в мире прозвали его Юшко Богданов сын Отрепьев. И жил он у бояр Романовых во дворе и заворовался… Да и у меня, Иова Патриарха, во дворе для книжного письма побыл во дьяконах же. А после того сбежал с Москвы в Литву. Но Самозванец умён. Выполню его наказ – значит, признаю его, как сына царя Ивана Четвёртого. Значит, склоню голову перед ним, а за мной последуют и остальные. Значит, открою ему путь во власть. Значит, начнёт он ещё больше творить беззаконий. Ему не убить Федора Годунова, пока жив я, Иов!
Патриарх остановился, чтобы передохнуть. Печалью были наполнены его глаза.
– Не получит Отрепьев благословения, прокляну я его! А что последует за сим, нам известно… Помяните меня в день святого Иова многострадального и простите за согрешения мои.
Иов поднял со стола свиток.
– Написал я духовную грамоту [так в начале семнадцатого века называлось завещание – прим, автора].
Патриарх развернул лист и звучным голосом зачитал несколько строчек. – «Аз раб божий, смиренный грешный Иов, патриарх Москвы и всея Руси…».
– Прими, Дионисий, её и отвези в Троицкий монастырь, сохрани. Другой свиток служки в Приказную
