от боли. «Иди! Скорее, жидовская морда, сейчас пойдешь в расход». Я отвечаю: «Неизвестно, кто из вас пойдет в расход, ты или она». Привели и закрыли нас в темный чулан с цементным полом. Моросил осенний, мелкий, холодный дождичек. Как Пушкин писал: «Приближалась довольно скучная пора, стоял ноябрь уж у двора». Так было и у нас. Я ушла из Киева в одном летнем пальто и в одних туфельках, не успела ничего взять с собой, так как гестаповцы пришли за мной по указаниям соседей. (А добро осталось для кого-то.) Я и дети были измучены дорогой, потом в Житомире узнала, что сестра моя со своей семьей заживо засыпана[21]. И от всех переживаний упала на пол и задремала с детьми на голом, холодном цементе. И вдруг слышу, открывается камера и зовут меня и детей на допрос. Сидит гестаповец и рядом переводчик (дословно):
– Вас обвиняют в том, что вы еврейка.
Мой ответ:
– Кто меня обвиняет?
Переводчик:
– Немецкое правительство.
Мой вопрос:
– Больше ни в чем? А в воровстве? – Нет. – А в убийстве? – Нет. – Тогда я не еврейка. Улики у вас есть? Докажите.
Меня временно оставляют. Переводчик обращается к Мери (старшая девочка):
– Скажи, девочка, твоя мама любит немцев?
Ответ Мери:
– Моя мама ненавидит фашистов, но она боится вам сказать.
Допрашивают младшую:
– Ты еврейка? – Ай, не хочу кушать. (Она думала, что это такая еда.)
Потом опять обращается к Мери:
– Ты еврейка? – Нет. – Русская? – Нет. – Полька? – Нет. – Немка? – Нет. – Чешка? – Нет. – Украинка? – Нет.
Тогда вскрикнул:
– А кто же ты? – Я Мери, – послышался ответ девочки. Допрос мой был мучительный, долгий и томительный. Не дознавшись, кто я, допросили нас в гестапо (фотографировали меня несколько раз). В эти же дни, что находилась в гестапо, я узнала, где находятся партизаны и в каком лесу (от людей приходящих). Опишу страшную картину из гестапо. Расстрелы евреев происходили на моих глазах. Открывается дверь, и всыпается толпа мужчин и одна девушка лет семнадцати-восемнадцати. Я посмотрела на них, сейчас узнала, что евреи. Спросила девушку:
– Откуда вас ведут?
Отвечает она мне:
– Из Коростишева в тридцати пяти километрах от Житомира. Мужчин нашли в лесу, а меня забрали сегодня. Спрашиваю опять: «За что?».
Тихий, отрывистый ответ девушки. Она находилась у одной старой крестьянки в селе. Тайный сыщик приставал к ней и хотел с ней жить, но она отказалась.
– Лучше меня убьют, но не отдамся я ему.
Толпа евреев спрашивала у арестованных по-еврейски: «Зукт, хаверим, вус кен зайн мит унз»[22].
Как вдруг, откуда ни возьмись, выбегает палач, я его уже хорошо знала, ибо все время заглядывал в мою сторону и считал, сколько нужно пуль для меня. «Ах! жидовские морды,
В Житомире немцы провели первые «акции» в июле-августе 1941 г. Тогда погибло около 5 тысяч евреев. 19 сентября 1941 г. было убито еще около 5 тысяч евреев.
Скажите, товарищи, что будет с нами? (
