всего ужаснее в этом то, что женский инстинкт понимает свое положение, и чувство грусти, даже негодования, нередко пробуждается в них. Сколько ни встречал я до сих пор этих несчастных девушек, всегда старался я вызвать их на это чувство, и всегда мне удавалось. Искренние отношения установлялись с первой минуты, и бедная, презренная обществом девушка говорила мне иногда такие вещи, которых напрасно стал бы добиваться я от женщин образованных. Большею частью встречаешь в них горькое сознание, что иначе нельзя, что так их судьба хочет и переменить ее невозможно. Иногда же встречается что-то вроде раскаяния, заканчивающегося каким-то мучительным вопросом: что же делать?[41]
Однако далеко не все клиенты оказывались способными на сочувственное отношение к публичным женщинам. Разумеется, чем больше посетителей разных сословий и статусов было у женщины, тем больше был риск подвергнуться насилию. Случалось это и с Грюнвальд. Добролюбов с ее слов описал, как однажды два молодых человека, поочередно ходившие к ней, обнаружили друг друга и оказались родными братьями. Пострадавшей от этого открытия вышла Тереза: они побили ее, отчего на ногах остались синяки[42].
Образ жизни даже «свободных» бланковых публичных женщин был не только опасен, но и нестабилен. Над женщинами всегда висела угроза заболеть и войти в долги к хозяйке квартиры, еще больше запутаться. Нечто похожее произошло и в жизни Грюнвальд спустя полтора-два месяца после знакомства с Добролюбовым. Придя, как обычно, на ее квартиру в доме Никитина 2 февраля 1857 г., он не нашел там своей «М[ашеньки]». Узнав у «тетки» (т. е. хозяйки) новый адрес Терезы, Добролюбов отправился по нему на Екатерингофский проспект (сейчас пр. Римского-Корсакова) в дом Михайлова, что было совсем недалеко от Крюкова канала, не более 20–30 минут пешим ходом[43]. Здесь на одной из квартир у мадам Битнер тогда располагался «бардак» – настоящий бордель, в котором царили более строгие порядки, нежели на предыдущей квартире Терезы. Девушки должны были «идти с тем, с кем мадам прикажет»[44]. Добролюбов подробно описывает, как был устроен бордель и комната Грюнвальд в нем:
Вход довольно сносно устроен. Из него видна прямо зала, не очень обширная, даже довольно тесная, занятая с одной стороны огромным роялем, – а направо и налево узенькие, простенькие двери… В одной из них, налево, я увидел М[ашеньку][45]. Она вскрикнула и просияла, увидевши меня, и тотчас бросилась мне на шею, а потом побежала в другую комнату и закричала: «Мари!.. вот, смотри, студент, о котором я тебе говорила…» – «Так ты обо мне говорила?..» <…> Мы пробыли в зале минуты две: в ней обычные в таких домах кисейные занавески на окнах, большие зеркала по стенам, мебель в чехлах, рояль, а за ним старик в сюртуке – музыкант… Я было хотел идти в следующую комнату, которая идет назад из залы, но М[ашенька] меня не пустила, сказавши, что это нельзя, и утащила в свою спальню. Спальня эта занимает аршина три квадратных; в ней стоит кровать с пологом, напротив ее комод с зеркалом, а между
Добролюбов Н. А. Собрание сочинений. Т. 8. С. 510.
Там же. С. 533.
Там же. С. 557. Эта часть Екатерингофского проспекта была в то время известным местом на карте петербургской проституции. См.: Князькин И. История петербургской проституции. СПб.: Балтика, 2003. С. 424.
Добролюбов Н. А. Собрание сочинений. Т. 8. С. 557.
Квадратные скобки здесь и далее добавлены мной. – А. В.
