выходили во двор, а за окнами росла огромная раскидистая шелковица. Под шелковицей, как сейчас помню, много раздавленных фиолетовых ягод. Ягоды падали от спелости, а дворовые мальчишки кидали их друг в друга и потом давили эти ягоды сандалиями. В комнате у дедов было всегда сумрачно, дерево не давало солнечным лучам никаких шансов. Стены выцвели, а потолки отсвечивали серым. Из-за большой высоты белить потолки самим не было никакой возможности. После революции гостиницу отдали под жилой дом. Внутри здания стандартная для тех времён коридорная система с общим туалетом и подвалом в цокольном этаже. На первом этаже располагались производственные площади с отдельным входом, а на втором этаже за каждой отдельной дверью жили люди.
Моя прабабушка уже тогда была слепой. Она каждый день спускалась в пекарню, которая располагалась через дорогу. Прабабушка двигалась медленно, проверяя пространство впереди себя палочкой. Палочка та была очень красивой – чёрной лаковой с позолоченной ручкой и таким же наконечником. Отчётливо помню, как сидела моя прабабушка за большим круглым столом, подолгу глядя в одну точку. Разговаривала она мало. На ней всегда был свежий кремовый платок, а из-под длинной юбки чуть выглядывала накрахмаленная белоснежная рубаха, отороченная шитьём.
– Баба, ты зачем каждый день всё это стираешь, гладишь, штопаешь? Ты же почти не выходишь, – как-то сказала я ей.
– А вдруг меня завтра машина собьёт, а на мне рваные чулки.
Я ни разу не видела, как она раздевается. Поздно вечером в комнате бывало совсем темно, и мы все лежали уже в постелях. Я силилась разглядеть её, потом всё равно незаметно засыпала. А ранним утром, когда удавалось различать очертания мебели, я неизменно видела её на прежнем месте, будто она и не ложилась совсем.
– Ба, ты не ложилась?
– Почему? Вы спали, и я спала.
В её голосе было столько достоинства, будто вызова всей её жизни, тому, что жизнь сделала с нею. И ещё была в этой женщине какая-то тайна, скрытая глубоко в недрах её памяти. Просто я об этом тогда не задумывалась. Когда вспоминаю о ней, мне представляется огромный ледяной айсберг. Мой взгляд неизменно упирается в кремовый, безупречно чистый платок, и столько скрыто всего под водой. Почему не разговорила её тогда, ведь была у нас уйма времени? Сейчас всё было бы по-другому. Вот почему многих так раздражает сослагательное наклонение. Оно слышится как обещание, а на самом деле мираж, обман. Потому что его невозможно догнать и схватить, как Истину.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала,
