Я спустился вниз метров на пять. Глаза привыкли. Я стоял на площадке. Впереди увидел арку чуть выше роста человека. Камень украшала резьба в виде непонятных и страшных животных, растений и людей.
Переступил, и ноги ощутили другой камень. Он гладкий, даже скользкий, а не шершавый, как плитки площадки. Шагнул на три ступени. Мне сейчас сорок три. Никто не будет искать двадцатитрехлетнего парня. Хоть помечтаю. А потом поем.
– Стоишь? – Раздалось сверху.
– Стою. На третьей. Посреди ступеньки продольный каменный жгут, я перед ним встал.
– Все. Закрываем на пятнадцать минут.
Плита заскрежетала, и свет погас.
«Мне ее одному не поднять, – подумал я, – в склепе еще быть не приходилось. А если они не откроют? И не слышно ни звука». Темнота сгустилась. Пятнадцать минут, по моим ощущениям, прошли. Вдруг ошибаюсь? Посчитал секунды. Еще пятнадцать минут. Не открывают. Пошел к лестнице. Слякоть под ногами. Когда натекла?
– Эй, парни, хорош уже. Я замерз, открывайте!
Лестницы не было. Я орал благим матом. Перебрал все угрозы, какие смог вспомнить и даже выдумал несколько новых. Очень холодно. Руки и ноги потеряли чувствительность. Я уперся в стену, которая тоже оказалась мокрой и какой-то гнилой. Мне даже удалось подняться на метр. Но ступня скользнула и я упал навзничь. В глазах замелькали вспышки. Еще убиться не хватало. Потрогал затылок. Руке мокро и тепло.
Вдруг наверху раздался шорох.
– Эй, вашу так разэтак. Открывай трам-тарарам, – не жалел я горла.
В глаза мне ударил дневной свет.
Глава 2
– Ироды! Изгаляются над человеком. Креста на них нет, – какой-то дед совал мне свежесрубленный березовый шест.
Глаза резало. Но я заметил, что стены гнилые и деревянные. Что за фокусы?
Я напрягся, чтобы подтянуться, но это получилось неожиданно легко.
– Здравствуйте. Спасибо Вам, а то я уже отчаялся.
– Господь милостив. Меня послал. Я тутычки коров пасу. Это вас, барин, разбойные люди так оприходовали?
– Еще какие разбойные. Так я, получается, всю ночь и утро просидел? А показалось полчаса.
– Это потому, что в беспамятстве были. Шандарахнули дубиной. Вон затылок весь разбили.
– Ответят за затылок. Тут моя одежда нигде не валяется?
– Так чего ж ей валяться? Забрали все подчистую. Это Елизаровские шалят, как есть они.
– Елизаровские, братья, что ли?
– И братья, и дядья их, и отцы с дедами. Все Елизарово испокон веку разбойничает. Сюда только не ходили, вроде как рядом. Остерегались. Да вишь, как оно. Вы пришлый. Они и позарились, значит.
– А вы кто?
– Ефим. Пастух мирской. Пастушонок еще со мной.
– Машины не слыхали, не видали?
– Отродясь не было. Разве только господа привезли? Да я бы знал. У нас только мельница у омута.
Глаза мои привыкли
