полноценно только потому, что постоянно думает о смерти.
Стадион утопает в зелени и совершенно пуст. NN оставляет велосипед на южной трибуне и начинает свой долгий бег от инфаркта и, следовательно, от незапланированного конца. Ему помогает музыка, проникающая внутрь через наушники mp3-плейера. Сегодня это «Wishbone Ash» – NN бегает под звуки лениво-меланхоличного вокала и вязких гитар. Последнюю неделю он слушает все их альбомы подряд, некоторые – спустя много лет, и тем не менее в его личном рейтинге лучшим остается «Front Page News» семьдесят седьмого, а ведь то был не лучший год для рока.
Он делает свои пятнадцать кругов, и альбом как раз подходит к концу. Отбегав, он перемещается в «качалку» – площадку под открытым небом, где можно вдоволь потаскать железо. Через четверть часа начинает собираться обычная компания: бывшие полицейские Зеба и Хан (у обоих – нетто под сто кэгэ, приличные пенсии, взрослые дети и масса свободного времени), водитель Шустрик (возит какого-то фирмача), бывший преподаватель кафедры физкультуры одной из городских академий Аркадий Вольфович (семьдесят пять лет, напичкан теоретическим материалом, на практике регулярно побеждает в своей возрастной категории в ежегодных марафонах ко Дню города. Правда, соперников у него немного – нация вырождается).
Обмен новостями. Зеба рассказывает, что вчера они с Ханом (и был еще кто-то третий) возвращались с рыбалки на машине. Когда его «нива» остановилась на перекрестке, какая-то тачка сшибла с нее зеркало заднего вида. Догнали. Подрезали. Остановили. Вылезли. Начали разбираться. Оказалось, молодняк. Три сопляка. Разойтись по-хорошему не получилось. Наглые, как… «как не знаю что». Зеба даже бить их не стал. Побрызгал из баллончика – все трое легли. Хан был под градусом, поэтому в виде компенсации разбил им оба зеркала. И заднее стекло в придачу. В общем, рыбалка удалась. Зеба одобрительно хлопает Хана по чугунному плечу; тот, ухмыляясь, изрекает: «Хороший полицейский – мертвый полицейский».
С этим согласны все, особенно Шустрик. О полиции вообще он известно какого мнения, но о Зебе или Хане неизменно отзывается цитатой: «Он, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын». Затем Шустрик рассказывает историю о том, как у него на глазах двое парней обули в лапти целую кодлу цыган. Дело было на базаре; парочка умудрилась втюхать цыганам старый пиджак в обмен на новое кожаное пальто. Фишка в чем: показать толстую котлету денег, после чего якобы спрятать их во внутренний карман пиджака, снять пиджак, попросить продавца подержать и примерить кожаное пальто. Продавец немедленно растворяется среди кодлы, покупатели остаются с новым пальто и при своих бабках.
История понравилась; экс-полицейские довольны. Зеба часть службы провел, охраняя заключенных, и еще помнил времена, когда отпускал голодных зэков под честное слово на рынок, чтобы пополнить оскудевшую черную кассу колонии. По его виду не догадаешься, считает ли он те времена хорошими или плохими. NN склоняется к мысли, что все-таки хорошими; честное слово еще чего-то стоило.
Тут
