костюм. Фигура у меня залипательная, поэтому взгляды мужчин постоянно останавливаются ниже пояса. Брюки придавали солидности моему образу и скрывали шрамы. Чертова особенность моей сверхчувствительной и легко ранимой кожи. Каждая царапина превращалась в тонкий гипертрофический рубец. Меня это не беспокоило. Ведь руки, ноги и даже шрам на плече можно скрыть под одеждой. Только мама чувствовала себя виноватой, что как врач не могла избавить меня от них. А всю жизнь ходить на лазерную шлифовку и тратить колоссальное количество времени на эту нудную процедуру с сомнительным результатом ужасно не хотелось. Зато маму радовало, что я никогда ничем не болела.
Отодвинув в сторону платье, подаренное подругой Дашутой, сняла с вешалки белую блузку. Н-да. Платье. Дашута считала, что более женственный образ лучше стимулировал бы работу мужского коллектива. Наивная. Основной стимулятор работы – это волшебный пендаль. И абсолютно все равно – раздает их нога в брюках или в чулке.
Подруга-психолог – это очень-очень сложно. Становишься психологом своей подруги-психолога, выслушивая истории пациентов и поучительные догмы.
– Причины взрослых проблем человека кроются в установках, заложенных еще в самом раннем детстве, в психотравмах, – менторский тон Дашуты не давал шанса усомниться в ее словах.
Еще бы, психология для нее была Библией. Надо признать, что тут она права: детские и юношеские психотравмы были и у меня. Это случилось на следующий день после того, как я узнала, что моя первая любовь попала в плен к чеченским боевикам.
Глава 3
С голубоглазым студентом последнего курса журфака я познакомилась в парке на 9 Мая. Он так здорово пел и шикарно играл на гитаре! Как в такого можно было не влюбиться? Или мне тогда показалось, что это любовь. До чего было приятно ощущать себя обычной, с обычными человеческими чувствами. Как-то быстро забыла, что я особенная девочка индиго (особенная звучало намного лучше, чем странненькая), и, как наивная глупышка, позволила себе потерять голову из-за гитары и ангельской улыбки. Я с таким обожанием на него смотрела, что у парня не было выбора, и он сдался.
Наши редкие встречи в промежутках между экзаменами превращались в марш-бросок из одного конца города в другой. Мы бродили до утра, разговаривая и целуясь. Месяц наших свиданий пролетел, как день. Через некоторое время он заявил, что для дипломной работы «Журналист в горячей точке» ему нужно побывать в этой точке. Новость о том, что мой парень собрался в зону боевых действий, заставила замереть сердце. В тот момент екнуло: он не вернется.
Андрей не убеждал, не объяснял. Просто сказал, что все решено. Мы стояли молча. Я сдерживала слезы, абсолютно не понимая, что делать. Предательская слеза все же скатилась по щеке. Тогда я еще умела плакать. Могу ли я что-то изменить? Как согласиться на самоубийство любимого? Умолять не ехать, ссылаясь на интуицию? Бессмысленно. Все, что пришло в тот момент в голову, это сказать, что моя бабушка – шаманка, и я тоже вижу будущее.
