стоит, всё осматривает. А если ссора не дай Бог, то торопит: «Здесь не будем, не будем. Здесь и Бог не бывает». Каждый день мы не больше, чем в двух дворах побудем, и снова в лес.
Как какой престольный праздник в селе, какая ярмарка, так мы уже тут. Будем ходить по рынку. Пойдёт он мимо лавок, товара не будет брать бумажного. Не берет, а только смотрит на него. Пройдёт возле лавок, возле всех. Послышится крик: водку пьют и льют, как разливное море. Купцы разрываются от азарта, народ наперебой их товар расхваливает, а Бог цены строит.
Возьмёт он и мне даст пряник, баранку, ореха два-три. Тут и съем, а в запас ничего брать нельзя… Будет, словно не нарочно, водить на ярмарке возле матери, возле всей моей родни. Как гляну я – слёзы катятся из глаз, ноги подкашиваются, жалко мне их – стараюсь задеть их хотя бы локотком. Он позволяет, но ни отцу, ни матери я не видна.
– Тебе родни не надо, пойдём, – говорит и уводит меня от них. Слышит ли их сердце, что я так близенько была возле них?
Стоим мы раз перед окном. Огонь горел, а потом погас. Сидит мать над больным ребёночком. А ребёночек кричит, – день и ночь всё кричит. «О, Господи Милостивый, пришли человечка, чтобы толкнул его немножко, дурь сбил», – просит мать.
А он всё стоит и слушает. «Пойдем, девка, покачаем дитёнка!» Как вошёл в хату, три раза качнул ребёночка, тот успокоился и затих, матери поспать дал. Та благодарит:
– Благодарю Господа Вышнего. Слава Богу, мой ребёночек спит.
Проспал ребёночек три дня. Пришли мы спустя три дня. Ребёночек опять закрикивается, а мать просит:
– Господи Милостивый! Хоть бы ещё того человека Бог привёл. Я бы ему молебен благодарный отслужила.
– Зайдём, девка, опять колыхнём его, пока жизнь его не прикончит: он немного проживёт. А она Богу молится – помолится и за наше здоровье. Дитя успокоится, а нам будет от матки благодарность!..
Обо всех думает, добрый. Подумает ли обо мне, приведёт ли меня когда-нибудь к матери и отцу?
Как седьмой год прошёл, привел он меня к корчме, где лавки на улице выставлены. Там мои мать с отцом сидят и горелку пьют. Отец выпьет стакан и матери даёт: «Пей!» А матери как-то не пьётся.
– Пей ты сам!
Отец налил второй стакан и опять даёт матери. А я всё мать толкаю. Она как крикнет:
– Водка какая противная!
И шлёп водкой через плечо прямо мне в глаза. Лесовик говорит:
– Вот когда тебя мать заберёт! – и оттолкнул меня от себя. Видна стала я людям и бросилась на грудь матери.
– Дочушка моя родимая! – закричала мать.
Схватила я её за шею – рук не разнять. Стала она бледная, как кора у берёзы.
– Как же ты мхом обросла, и кусочки одёжы приросли к твоему тельчику. Находилась, деточка?
– Ах, находилась, ах, находилась, мамочка!»
Стал
