не было.
Вытянуть из «подброшенной» девицы ничего ценного больше не удалось. А ее присутствие в лагере создавало массу неудобств, в том числе и в плане назойливых Милкиных поползновений сексуального характера.
Милка оказалась человеком абсолютно без комплексов. И ход ее рассуждений был очевиден: раз уж ее оставили, глупо делить палатку с двумя мужиками «просто так». Тем более что лишнего спального мешка у «папаш» не было, и Алдошин, скрепя сердце, уступил «подкидышу» свой. Уже в первую ночевку Милка предложила себя Алдошину, а ввиду его категорического отказа – Морину. И тут же пояснила, что девушка она современная, и пусть мальчики не парятся: было бы желание, а ее хватит и на двоих! Намекала она и на то, что понятие «шведской семьи» знакомо ей не понаслышке. Говорила о том, что скотства и сама не любит, но нужно уметь видеть разницу между распущенностью и сексуальными фантазиями.
Получив решительный и дружный отказ, Милка сочла себя сначала оскорбленной, а потом вслух вынесла «мальчикам» свой женский приговор: импотенты…
Давясь в темноте от смеха, Алдошин вслух посулил «квартирантке» немедленную отправку, и та, повздыхав, успокоилась.
Поварихой Милка оказалась бездарной, и умудрялась, по образному определению Морина, «говнять» даже разогреваемые консервы и концентраты. «Квартирантку» терпели весь следующий день, а когда она принялась неуклюже выпытывать – что же «мальчики» тут все-таки ищут – Алдошин вынес окончательный приговор: все, милая! Завтра утром поедешь домой!
На прощанье, остерегаясь досужих слухов о зарытых на каменном пляже сокровищах, Милке преподнесли свою версию: ищут они здесь не золото с самоцветами, а военные раритеты времен освобождения Сахалина от злых японских захватчиков.
– Пусть треплет об этом, – рассудил вслух Алдошин. – Такого рода копательством местных жителей и сахалинцев не удивишь…
Выпроводив Милку, копари несколько дней трудились в ударном темпе, от заката до рассвета с небольшими перерывами на дневную еду и отдых. Как и предполагалось, Морин довольно быстро обрел навыки заправского оператора металлодетектора, и уже неделю спустя после начала экспедиции Алдошин перестал делать после него «контрольные проходы. Однако то, что «зачетных» находок пока не попадалось, начинало его всерьез беспокоить.
Весь двадцатилетний опыт «черной» археологии говорил Алдошину в пользу того, что его первоначальные рассуждения о наиболее вероятных местах захоронения сокровища были верны. И клад почти наверняка был зарыт в камнях где-то под каменными утесами. Но там «клюшки» упорно молчали, и на их дисплеях ни разу не сверкнули желтые сполохи признаков металла. Ровное пространство Каменного пляжа Алдошин «прозванивал» хоть и столь же тщательно, но все же больше для порядка, практически не веря здесь в удачу.
С Мориным своими сомнениями он не делился – чтобы не сбивать энтузиазма копаря-новичка. А сомнения были.
Главным
