не брала, думала, там разберутся… А вчера… – Натка перешла на прерывистый шепот. – Вчера вечером подкараулили меня у подъезда два лба, громилы бритые. Что, говорят, на халяву денег нахапала и отдавать не хочешь? Я говорю, не брала ничего, а они… Лен, они откуда-то все про меня знают! Все, все… Где живу, где работаю, в какие магазины хожу, какой марки у нас телевизор, а главное… Они меня Сенькой шантажируют! Про ребенка своего, говорят, подумай. Что делать, Лен?!
«Что делать, Лен?» – сама себе задала я вопрос и несколько секунд маленькими глотками пила крепкий кофе, надеясь, что ответ придет сам собой – простой и логичный, как приговор суда.
Странная какая-то история, ей-богу!
Натка, конечно, особа легкомысленная, но не сумасшедшая. Сеньку своего она любит и не сделает ничего, что могло бы навредить сыну.
«Дело отправляется на доследование», – подсказывала интуиция судьи.
«Как всегда, по глупости влипла в историю и даже не поняла», – утверждал опыт старшей сестры.
В любом случае Натку надо спасать.
– У тебя в мобильнике сохранился телефон, с которого звонили?
– Конечно!
Натка достала из сумки мобильник и протянула мне. Я переписала номер, который она показала.
– Что ж, – вздохнула я, – без доблестного Таганцева все равно не обойтись.
А заодно и объяснение будет, зачем я звонила ему с утра и просила помочь…
– Он номер по базе пробьет, да? – всхлипнув, спросила сестра.
– Пробьет. И установит, кто тебе звонил. А ты, Нат, вспоминай пока, кому насолила в последнее время… по мужской части, – я подмигнула ей. – Ты это умеешь.
– Я не солила, – всхлипнула Натка. – Во всяком случае, до такой степени… Лен, я домой боюсь ехать и на работу боюсь, вдруг меня там караулят?
– А Сенька где?
– Сейчас он в детском саду, а начальнику я сказала, что заболела.
– Штирлиц, – проворчала я, отыскивая в сумке ключи от квартиры. – Ладно, бери такси, забирай Сеньку из сада и дуй ко мне.
– Спасибо, Лен!
– Где ты эту жуткую кофту взяла? – поморщилась я.
– Баба Люба, соседка, поносить дала… Для конспирации.
– Ладно, езжай, только не пугайся, у меня там Австралия на потолке.
– Что?
– Иди, горе луковое, – махнула я рукой.
Натка встала и скрылась за фикусом, несчастная даже со спины.
А я вдруг поняла, что легкомысленные люди страдают и переживают как-то особенно трогательно – ведь они не привыкли видеть проблемы там, где они есть, и уж тем более не умеют их решать. Неприятности выбивают таких людей из седла, да так, что непременно хочется броситься им на помощь, потому что пропадут они со своим легкомыслием как заблудившиеся дети, набьют шишек там, где и набивать-то их вовсе не обязательно.
Натка и страдания – понятия несовместимые, нарушающие привычный ход жизни, поэтому я почувствовала,
