жал невозмутимому Капитолию. Но боже! Куда этому испещрённому многолетними водными потёками уродцу было тягаться с белым красавцем столицы. Джиллиан выдохнула и посмотрела в окно на затянутое желтоватыми тучами небо. Наверное, ей стоило проявить уважение к родине самого Линкольна, проникнуться небывалым патриотизмом, истинным духом Америки, историей освобождения и прочими, несомненно, благородными вещами. Да… Но ничего не было. Ни грана столь ожидаемого пиетета к культурным мощам демократии. Этот город раздражал. Его отвратительное и наконец-то подошедшее к концу жарко-дождливое лето, глухая провинциальность, небывалый уровень преступности, а теперь осенние ветра, которые сквозили на каждом перекрестье дорог.
Низкорослый, кряжистый Спрингфилд пупком торчал на карте Иллинойса, и оставалось лишь пожелать терпения да удачи тому, кто осмелится добровольно прожить здесь хотя бы четыре положенных сроком года. В этот раз таких самоубийц осталось двое из почти целого десятка кандидатов. Губернаторские праймериз выдались жаркими.
Но всё подходит к концу. Час назад закрылись последние избирательные участки, и ночь уже вовсю бушевала ноябрьскими звёздами, пока в огромном зале на большом экране бежали результаты подсчёта голосов. Равнодушные столбцы будто танцевали столь любимый здесь джаз и то подскакивали в такт лившейся из динамиков музыки, то опадали усталыми нотами. Джил не смотрела туда. Зачем? Она прекрасно знала итог ещё за месяц до выборов, но проигрывать предпочитала достойно – лишь на дюйм опустившись ниже вершины, на которую в этот раз взошла не она.
– Джиллиан! – гнусавый голос Лероя пролетел через весь холл и заставил находившихся в зале людей отчаянно вертеть головами.
Это тоже бесило. Отсутствие хоть какого-нибудь общественного разнообразия порождало совершенно беспардонное любопытство. Во всех. Кроме одного. Но Джил следовало признать очевидное – стоявший к ней спиной уникум принадлежал совсем к иной породе политиков, если вообще был таковым. Однако думать о сопернике в восторженных красках оказалось слишком тошно для гордости, а потому, поджав губы, Джиллиан О’Конноли нацепила протокольную улыбку.
– Дорогулечка, ну где же ты ходишь? – манерно зачастил розовощёкий, как налившийся персик, Лерой. Его ореховые глазки напоминали две веточки, а покрытая светлым пушком кожа – очаровательный бочок спелого фрукта. Он был молод, бодр, достаточно умён, но невероятно болтлив.
Нет, каждый политик обязан трепать языком, точно заправский стендап-комик, и Лерой отлично подходил на эту роль. Однако в этот раз молчание оказалось громче самых отчаянных лозунгов. Джиллиан бросила быстрый взгляд в сторону высокой тёмной фигуры соперника и хмыкнула. Вот уж кто был не политик, не болтун, но определённо победитель. Он, а не её клиент.
Джим Лерой стал вторым шансом, эдаким спасательным кругом для внезапно утопшей карьеры миссис О’Конноли. Когда перед тобой сначала лежал миллион дорог и сотни возможностей, когда каждая дверь сноба-Конгресса приветливо раскрывалась, стоило лишь зазвучать стуку чудовищных каблуков, то заново очутиться на низшей ступени политической эволюции оказалось больно. Особенно если ты ни разу там не была. Так что, хоть Джиллиан и не собиралась возвращаться к роли политтехнолога, жизнь решила иначе… И теперь больно ударила по гордыне. Потому, развернувшись и нагло проигнорировав своего клиента, Джил скрылась в соседней комнатке. Она никого не хотела видеть.
Джиллиан замерла, а затем устало облокотилась на заставленный грязными чашками и дурацким печеньем стол. Фиаско. Она со всей силы зажмурилась, пока внутри росла волна чего-то чёрного, липкого и совершенно невменяемого. Такого, что необходимо было срочно остановить. Но прошёл миг, а потом комната наполнилась женским визгом и грохотом полетевшей на пол посуды, когда в безумном порыве Джиллиан смела всё со стола. Осколки весело заплясали по полу и забились в выщербленные миллионами подошв щели. Крик же взлетел вверх, где и умер между натяжным потолком да гудящей вентиляционной трубой. Дыхание со свистом вырвалось из сведённых судорогой лёгких, когда левая рука непроизвольно нырнула в карман жакета и сомкнулась на успокаивающе-прохладной пузатой лекарственной упаковке. Чёрт побери!
Ведьма О’Конноли не умела проигрывать. Могла сколько угодно пытаться достойно принять поражение, искать доводы, приводить доказательства, даже защитить парочку диссертаций. Но это всё не отменяло простого факта – её обскакали, обставили, бросили позади и… Господи! Как же она ненавидела это место, этих людей, эту кампанию, Лероя, а ещё Бенджамина Рида – самого удивительного из встреченных ею политиков. Ах, нет. Думать о сопернике столь восторженно было слишком неправильно, опасно и безнадёжно. Так что резким движением вытащив телефон, Джиллиан набрала по памяти номер.
– Да, воробушек? – голос на том конце звучал устало, но удивительно тепло.
– Милый, я возвращаюсь домой, – коротко бросила она в наполненный междугородними помехами динамик и повернулась было к двери, но лицом к лицу столкнулась с медным взглядом и своей главной
