я тогда не по-детски. В глазах потемнело, по коже мурашки, всё закружилось: платок окровавленный, белые тонкие пальцы, разорванная юбка цветастая и кровь, всюду кровь, как же я раньше этого не заметил? На юбке – кровь, на мусоре – кровь, на земле – кровь, на моих руках – кровь. В глазах, на одежде, на собаке. В ушах зашумело, взгляд затуманили радужные круги, красивые такие, красочные, я пошатнулся и упал. Когда очнулся, не знаю, уже начинало смеркаться. Растерянно огляделся и всё вспомнил. Бабка рядом лежит, а Дружка нет. Поднялся с трудом на ноги, голова всё ещё кружилась, по телу скакали мурашки, а руки дрожали, как после похмелья. Избегая смотреть на труп, я принялся звать пса. Искал, кричал ему, пока не охрип, до темноты, до изнеможения, но всё напрасно, его нигде нет, вот беда. Не помню, как добрался до дома. Всего трясет, лихорадит, нервы, как струны, натянуты, того и гляди, лопнут. Губы дрожат, побледнели, глаза жжёт от слёз, уж больно дорог мне пёс. В груди стало тесно внезапно, и телу стало тесно в кровавой одежде. Я спешно побросал вещи в ванную, сам сел на краешек и разревелся. Ревел так, как с детства не плакал, но тогда была рядом мама, а теперь я остался один, совсем один на всём белом свете.
Глава третья
– Да вот здесь я шёл, а тут лежала она. В глазах безумие, оскал, я её только чуть подвинул, а изо рта кровь фонтаном. Она ещё что-то хрипела, какие-то слова странные… Или не хрипела, не помню я, без чувств был.
Голос мой дрожал, руки тряслись, мысли путались, метались, хаотично перескакивали друг через друга и неслись неугомонно вперёд…туда, в никуда, прежде чем я успевал уловить их и осмыслить. Честно сказать, я до сих пор так и не пришёл в себя от кошмарного дня и одинокой потерянной ночи без Дружка, моего любимого пса, а тут ещё эта бабка.
Неприветливые хмурые люди в милицейской форме упрямо копошились в мусоре. «Мусор в мусоре», – непроизвольно ёкнуло в голове, и я поспешил отвернуться, чтобы никто не разглядел мою глупую лыбу. Тут же я вспомнил Дружка, и глаза вновь заволокло пеленой, а улыбка сама собой растворилась. Я нехотя огляделся. Тут теперь трудно было что-то узнать, за ночь выпал долгожданный первый снег. Чисто всё, девственно, хотя мы уже успели изрядно натоптать, всё же чарующий аромат зимней свежести волновал в жилах кровь, щекотал волоски в носу, будоражил чувственность и воображение. Треск голых веток над головой вывел меня из задумчивости, и в нос тут же ударил едкий запах советской «Примы», грубо и хлёстко швырнул с небес на землю, прямо в безжалостные корявые руки суровой действительности.
«Нет, этот мир вовсе не для меня!» – в который раз пронеслось в голове, и на душе стало так грустно, так тоскливо, что хоть волком вой.
Участковый наш невысокий, плотный, лицо доброе-доброе, круглое, потное, несмотря на ноябрьскую стужу, и форма ему к лицу. А глазки такие маленькие, цепкие, но холодные и пустые, прямо как у врача из психушки. И вопросы такие же глупые. Но что не понятно-то? Изнемогая
