мое, лишь увижу его неправильность, с раскаянием оставлять. Также на то, что скажут, не желаю обращать внимания: пусть говорят, что хотят, а мне крайняя нужда подумать о будущей жизни и скором в нее переселении, обещаемом преждевременною моею старостию и слабостию, произведенными долговременными болезнями. Мне нет возможности тянуться за людьми и угождать людям, вечным на земле, или по крайней мере считающих себя вечными. – От графини Шереметьевой и от графа получил уведомление, что мои письма получены ими в исправности; – пишут с большим добродушием. Я жалею графиню: московские льстят ей и приводят в самодовольство, от которого я старался отклонить ее; впрочем она чувствует, что слова мои хотя не сладки, но полезны – и прощалась со мной, когда я отправился из Сергиевской Лавры в дальнейший путь к Бабайкам, от души, с любовью и искренностью.
[…] Преосвященный викарий недовольно умен и честен, чтоб понять прямоту твоих намерений и действий; судит о них по своим действиям, всегда – кривым, по своим целям – всегда низким, имеющим предметом своим временные выгоды, лишь собственные выгоды, и самого низкого разряду. Поелику ж он не может постичь прямоты твоих намерений, то сочиняет в воображении своем намерения для тебя и против этих-то своего сочинения намерений, или сообразно своим подозрениям, действует.
[…]
Поздравляю тебя с великим праздником Благовещения. Матерь Божия да примет нас под кров Свой! Да дарует нам провести земную жизнь, как жизнь приуготовительную к жизни будущей. Чаша скорбей обнаруживает внутренний залог человека: Давид идет в пустыню, а Саул к волшебнице. Бог привел тебя узнать на самом опыте, какую чашу я пил в Сергиевой пустыни в течение четырнадцати лет. Вступая в должность настоятеля этой обители, я видел ясно, иду толочь воду, что плавание мое будет по бездне интриг; утешало меня, что это – не мое избрание. Я отдался воле Божией, которой отдаюсь и теперь. […]
[…] Рассматривал я себя долгое время в Сергиевой Пустыни; и ты мог рассмотреть себя особливо в настоящее время при непосредственном управлении этим монастырем; также и мое положение в нем сделалось тебе яснее. Я образовал себя совсем не для такого монастыря и не для такого рода жизни, долженствующей состоять из беспрестанных телесных попечений и занятий с приезжающими, по большей части пустых. Душа в таком месте по необходимости должна сделаться пустою. […] Интриги, к которым столько удобств, потрясали благосостояние монастыря и мир его и впредь будут потрясать. Мертвость лиц, избираемых в митрополиты С.-Петербургские, лишала и будет постоянно лишать нас собственного взора и мнения нашего начальника, следовательно – всегда действующего по внушению других, но действующего с неограниченною властию, хотя бы он действовал вполне ошибочно. Зависимость от многочисленных властей второстепенных делает бесчисленные неприятности неизбежными. Ты знаешь, что в дела нашей обители входит и сам митрополит, и Викарий, и две Консистории, и Секретарь митрополита
