работать, но я была даже рада – сейчас, как никогда прежде, я нужна своей дочери.
Я заварила кофе и взяла чашку. Черные узоры вокруг нежно – голубой ручки – любимая чашка Макса. Я как будто видела эту чашку в его руках, кофе по утрам и крепкий черный чай вечером.
Ароматный пар поднимался над чашкой, я смотрела на него какое-то время, потом взяла чашку за ручку и вскрикнула. Донышко чашки провалилось, на полу растеклась лужа, как большая коричневая клякса, горячие капли жалили ноги.
Руки задрожали, чашка разлетелась осколками рядом с пролитым кофе, я упала на колени, и разрыдалась, горько, взахлеб. Сейчас я не была сильной женщиной, которая занималась организацией похорон, поддержкой дочери, как будто не было этих дней самоубеждения: «ты сильная, ты переживешь это, ты справишься». Сейчас я сидела в луже кофе, и мне казалось, что сердце стало настолько огромным и тяжелым, что я просто задохнусь. Оно перекрыло легкие и гортань, и я никак не могла закричать. Чувство непоправимости. Так чувствует себя муха с оторванным крылышком, или сорванный цветок. Я знала, как все исправить, как я должна была поступить. Но уже не могла. Бессилие распухало, в какой то момент я совсем перестала дышать, мне хотелось, что бы сердце прямо сейчас разорвалось, чтобы сознание начало гаснуть, затухая постепенно, по краям, как начинает тлеть письмо, брошенное в камин. Сначала один уголок, потом другой.
Глаза Дины, выцветшие, покрасневшие от слез, как два болотных огонька вывели меня назад, на кухню. По ее щекам катились слезы, я напугала ее.
– Мамочка, мама, мамочка, пожалуйста, мамочка….– почти беззвучно.
« Давай, Фро, вставай. Ты можешь сидеть тут, пока эта лужа не впитается в фундамент твоего дома. Но ты нужна ей. Ей только десять, она одинока и напугана, не дай ей сломаться».
Я медленно вытерла слезы и обняла дочь.
– Ди, милая, помоги мне убрать тут, – в голове был абсолютная гелиевая пустота, но голос не дрожал. Каждый день, открывая глаза по утрам, я повторяла : «Сегодня ты должна улыбаться. Сегодня ты должна улыбаться свей дочери, своим коллегам. И главное, сегодня ты должна улыбаться себе.» Я верила, что Макс все еще рядом с нами, позволяла себе и Ди это маленькое утешение, как стебелек, что поможет выбраться из болота горя. Я заново училась улыбаться под осуждающими взглядами знакомых. Действительно, как можно, когда я только похоронила мужа!
Никто из них не знал, что Макс не ложился спать, не поцеловав меня в макушку и не сказав: «Милая, без твоей улыбки меня замучают кошмары». Наш маленький ритуал на ночь.
«Мое сердце состоит из двух улыбок, детка. Твоей и нашей Ди».
На рабочем столе Дины появилась фотография – ее с Максом, в фиолетовой рамке. Я сфотографировала их за несколько недель до его смерти, они готовили, все вокруг было в муке, но счастливее чем они в тот момент, я никого не видела. При взгляде на эту фотографию мое сердце превращалось в горячую лаву и заливало легкие,
