светом. Весна уже вступила в свои права, и лес расцветал, набухал сочной зеленью – казалось, чуть помедлив, можно различить ее нетерпеливое движение.
Но это же самое движение было и напоминанием о грядущем празднике, дне святой Дасты или Валле, как звался он в прежние времена. В ночь перед этим праздником дрейвы принесут жертвы своим богам и заведут свое темное колдовство. Одному Миру известно, сколько из рассказываемого об этом правда, а сколько выдумки, но в любом случае этого нельзя допустить. Необходимость успеть, помешать, предотвратить становилась все острее, ее чувствовал не только Рольван – его спутники с каждым шагом смотрели вперед все тревожней и даже лошадям как будто передавалось нетерпение хозяев. Гнедой Рольвана, прозванный Монахом отчасти за неприхотливый нрав, отчасти в насмешку над хозяином, вздрагивал и прядал ушами, словно чуял поблизости опасность. Мало-помалу всякие разговоры стихли, и отряд следовал дальше в угрюмом молчании.
Еще одну ночь провели в шепчущей лесной темноте. Теперь уже никому не хотелось петь и смеяться. Ночные птицы кричали над головой почти человеческими голосами, и кто-то невидимый крался, хрустел ветвями совсем рядом. И всю ночь часовые старательно вглядывались в темноту и хватались за мечи от каждого шороха.
Но уже ранним утром впереди показалось лесное святилище дрейвов.
Оно расположилось на вершине крутого холма, что выступал из леса наподобие лысой головы: деревья здесь не росли, лишь наверху, вокруг святилища, неровной короной возвышалось плотное кольцо высоких дубов. Одетые дымкой весенней зелени, они стояли, как крепостная стена вокруг жилища эрга. Огромные шары омелы, священного растения дрейвов, придавали им сходство с диковинным многоголовыми великанами. Рольван осенил себя священным знаком, приложив пальцы к сердцу и ко лбу слишком поспешно, чтобы это можно было счесть просто данью обычаю. То же самое сделали и другие. Их испуг можно было понять, вспомнив, что в день последней битвы с дрейвами, едва были схоронены павшие, солдаты по приказу тидира предали священные деревья огню. С тех пор прошло тридцать лет – немало для человека, но не для дуба. Грозные исполины, возвышавшиеся как ни в чем не бывало, никак не могли вырасти на пепелище за этот срок. Но выросли, и если кто-нибудь из пришедших еще сомневался в колдовском могуществе дрейвов, теперь все сомнения исчезли.
– Сдохнуть мне на этом месте, – выругался за спиною Торис.
– Пребудь с нами, милосердный Мир, – взмолился набожный Крахнен.
Их голоса прозвучали слитно, и общее замешательство рассеял тихий смех. Рольван тоже улыбнулся. Обернувшись, увидел, как один из следопытов подает ему знаки. Последовав за ним, через несколько шагов столкнулся с Ардивадом, чей отряд, как оказалось, прибыл на место еще на рассвете, одновременно с отрядом Шаймаса.
– Теперь
