искало и не находило выхода… Было ощущение слияния. А уже внутри этого нового целого оставалась лишь невидимая тончайшая плёнка, порвись которая, и произойдёт взрыв сверхновой! Он не сомневался, что она девочка. И это незначительное прежде препятствие – тонкая, как волосок, условность – в этот раз почему-то удерживало его надёжнее якорной цепи…
Потом он шёл к себе на турбазу по пустынной тёмной ленте шоссе. Неумолчно трещали цикады, густое чёрное небо с яркими южными звёздами было не только над головой, но и вокруг, и он шёл сквозь него, легко пружиня и не чувствуя земного притяжения. В нём жила и туго пульсировала энергия счастья. Здесь и сейчас! Хотелось, чтобы не кончался серпантин невидимой, но безошибочно угадываемой в кромешной тьме дороги, чтобы бархатная ночь не сменялась рассветом, чтобы никогда не появился из-за поворота одинокий огонёк над калиткой турбазы. Первоначальный восторг, имеющий маскулинную природу, плавно сменился ощущением покоя и уверенности, что всё будет хорошо. И не просто хорошо, а замечательно! Мир не состоит из атомов, мир соткан из любви… Ему словно открылась сущность бытия, и в ней не было места физическим законам и химическим элементам, а имелась чёткая и ясная простота. И так всё устроено в мире, где материя является лишь мимолётной формой того, что не имеет формы вовсе…
– Ну, чё, вдул?
Сашка-шахтёр, тот самый, что одолжил ему рубашку, широко скалился. Возвращение с небес на землю оказалось стремительным. Первым инстинктивным желанием было коротко снизу правой дать в квадратный подбородок и погасить эту пьяную улыбку. Но очарование ночи уже испарилось, и защищать стало нечего. Ромка даже помотал головой, приходя в себя, что весёлая компания, расположившаяся на дощатом крылечке, приняла за отрицательный ответ.
– Значит, не дала. Вот стерва!
«Блин, что с них взять, животные!?» – взвилась тугая, злая мысль. Но трансформация неуклонно завершалась, и душа вновь облачалась в доспехи цинизма и уличной бравады. «Ответить, что ль, чтоб все заткнулись? А с другой стороны, ты был и есть один из них. Так чего ерепенишься?»
– Накатишь? – к нему участливо протянулась рука с полным стаканом кислейшего алиготе.
Он отрицательно покачал головой и, не обращая больше внимания на потные ухмыляющиеся физиономии, пошёл к морю.
Море. «Самое синее в мире, Чёрное море моё…» Строчка не отпускала, пока он грёб и грёб от берега в полной темноте. Когда огни на берегу слились в тонкую пунктирную полоску, лёг на спину и долго лежал, покачиваясь и ни о чём не думая. Он ощущал необыкновенную связь с морем. Доверчивую взаимную открытость. Наверное, это было наглостью с его стороны. Море, существовавшее миллионы лет, бесконечный источник энергии и силы. Но не только. Почему-то Ромка был уверен, что оно живое. Как большой преданный зверь, если любит, то бескорыстно и навсегда. И никогда не причинит зла. И сам любил
