не доносчик и ничего бы не сказал, если бы знал, в чем дело. Надо было открыться мне вместо того, чтобы советовать не лезть не в свое дело, тогда я бы вам помог.
Солдат промолчал, за него ответил велосипедист:
– И ты бы отправился в тюрягу, мой мальчик. Помогать грязному дезертиру? Тебе достаточно лет, чтобы понимать, что можно делать, а что нельзя. А ну, топайте, мерзавцы!
И все трое ушли.
Когда они скрылись из виду, Дикки сказал:
– Как странно. Я ненавижу трусов, а дезертиры – трусы. Не понимаю, почему я так скверно себя чувствую.
Элис, Дора и Ноэль были в слезах.
– Конечно, мы правильно сделали, что рассказали о них. Только когда солдат на меня посмотрел… – пробормотал Освальд.
– Да, – кивнул Дикки, – именно.
В глубоком унынии компания пошла обратно, и по дороге Дора сказала, шмыгая носом:
– Наверное, велосипедист выполнил свой долг.
– Конечно, – согласился Освальд, – но у нас-то не было такого долга. И мне ужасно хочется, чтобы мы ничего подобного не делали!
– А ведь такой прекрасный день, – сказал Ноэль, тоже шмыгая носом.
Денек и вправду стоял прекрасный. Сперва небо хмурилось, но теперь лучи солнца озаряли болота, и все вокруг как будто было покрыто лучшим листовым золотом – и болото, и деревья, и крыши, и трубы и все остальное.
Тем вечером Ноэль написал стихотворение о случившемся. Стих начинался так:
– Бедняги солдаты, как вы налажали,
Когда в ясный день почему-то сбежали!
Ведь если бы вы в непогоду ушли,
Наверное, вас бы ни в жизнь не нашли,
Ведь Освальд, боясь промочить свои ноги,
Не слал бы ловца к вашей тайной берлоге.
Освальд отколотил бы брата за эти строки, не будь Ноэль таким слабачком. К тому же в поэтах, даже самых юных, есть что-то такое, отчего кажется, что бить их – все равно что бить девчонок. Поэтому Освальд даже не разругал дурацкий стих, ведь Ноэль плачет по малейшему поводу.
– Сходим к нашему свинопасу, – только и сказал Освальд.
И мы пошли, но Ноэль отказался. Его ни за что не стронуть с места, если на него накатывает вдохновение. Элис осталась с ним, а Эйч-Оу уже лежал в постели.
Мы рассказали свинопасу о дезертирах и о нашем смиренном раскаянии, и он заявил, что понимает наши чувства.
– За несчастным парнем, рванувшим в бега, и так слишком многие охотятся, и незачем остальным к ним присоединяться, – сказал он. – Не то чтобы я одобрял дезертирство – я называю его подлым трюком. И все равно шансы слишком неравны. Один против тысячи: вся армия, флот, народ, парламент и король Англии против единственного недалекого малого. Держу пари, ты навел на них погоню не нарочно.
– В общем, да, – мрачно ответил Освальд. – Хотите мятную конфетку? Она ядреная.
Съев конфету, свинопас продолжал:
– Возьмите молодого парня,
