водой. В полночь он принял еще один холодный душ, поставив таймер на одну минуту. Выйдя из душа, не стал вытираться. Лег на кровать, подложив под себя полотенце. Единственное в номере окно было открыто, на улице стояла тишина. Ни ветерка. Свет Отец не включал – так казалось, что в номере прохладнее. Он чувствовал запах моря.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей и жары, Отец стал искать местные новости. Нашел национальные. Все доступные каналы переключились с лихорадки реки Габон, которая бушевала на кораблях с беженцами, дрейфующих у побережья Италии, и нового гонконгского вируса на главную летнюю тему: лесные пожары. В темноте номера замерцали кадры с пожарами в Испании, Португалии и Франции, снятые с максимально возможного расстояния, а также с воздуха – над Средиземноморьем черным облаком висел дым. Бегущие в нижней части экрана субтитры сообщали зрителям, что без вести пропало еще несколько пожарных, только в Испании – уже пятьдесят человек.
Отец переключился на другой канал, затем на следующий, но везде мелькали одни и те же кадры, отбрасывающие свет на темные стены и потолок. На огромном складе с серыми стенами лежали длинные ряды черных резиновых мешков. Между ними ходили люди в масках, словно ученые, ждущие, что из этих темных коконов появятся бабочки. Судя по титрам, это происходило в Париже.
Тем летом один эксперт назвал тепловой удар «климатическим холокостом». Как и все плохое, фразу быстро подхватили. Когда две недели назад Отец возвращался в Девон, он проезжал ночью мимо рефрижераторов, везущих по трассе М5 груз из торбейской больницы в импровизированные морги под Тонтоном. Для этих целей теперь использовались здания аэропорта. Очень многие приезжали на побережье, чтобы уйти на покой, но уходили из жизни раньше, чем ожидали. После трех месяцев такой жары интернаты почти опустели – по крайней мере, психиатрические лечебницы, испытывающие финансовые трудности. В лагерях беженцев кондиционеры тоже отсутствовали, и жара там косила пожилых.
Так было уже каждое второе лето.
Отец давно понял, что нет ничего хуже старости. Но все же он хотел стареть и хотел, чтобы, когда придет его время, дочь была рядом и держала его на руках, как ребенка.
Отец включил звук.
В сообщениях упоминалось количество погибших по всей Европе – триста тысяч человек. И это число росло вместе с ртутной полоской градусника. Старики, беженцы, бездомные. Все как обычно. Летние рекорды двадцать девятого и тридцать третьего года были побиты. Теперь число жертв приближалось к уровню сорок седьмого. Европейское лето поставило перед собой новую задачу: как долго оно сможет душить людей и сколько жизней сможет унести.
За три месяца жары и засухи потери урожая оценивались в тридцать два миллиарда евро. Выбросы углерода в атмосферу снова подскочили, вызвав стресс растительности. Растения выбрасывали то, что должны были впитывать. Каждое второе лето затягивалась, мешая дышать, еще одна петля. Иногда, когда Отец испытывал трудности с
