корюшка, сушеные кальмары, еще какая-то хрень.
В глазах Ильи появился едва уловимый проблеск интереса. Он махнул рукой в сторону кухни:
– Тогда, наверное, в холодильник.
– Зачем в холодильник? Нет, пиво можно, но только пару бутылок охладиться, а две я оставлю здесь.
– Знаешь, у меня нет пивных бокалов.
И почему Ваня не удивлен? Рояль есть, картина вон на стене, как из Лувра украденная, – есть, Малер есть, а пивных бокалов нет.
– Кружки есть?
– Есть.
– Ну и отлично, на день рождения подарю тебе пивные бокалы. Как ты без них живешь? Пиво из чего пьешь?
– Я его вообще не пью.
Сначала Тобольцев впал в легкий ступор, потом подумал, что в принципе снова не удивлен. Он прошел с пакетами прямо в гостиную и заявил:
– Значит, пора начинать.
На Ивана, стоящего на пороге его гостиной с пакетами, Илья смотрел как в детстве – на Деда Мороза. В те годы, когда он еще верил в чудеса.
– Ну? Где кружки английского фарфора? – вопросил гость.
И тут внезапно Илье захотелось рассмеяться. Возможно, это нервное. Истерическое даже, хотя в склонности к истерикам он не был замечен даже в младенчестве – если верить рассказам мамы. Но вдруг стало несоизмеримо легче, чем еще пять минут назад.
– И пару тарелок прихвати! И открывалку! – между тем торопил его Ваня.
И Илья пошел на кухню, чувствуя, как замерзшие щеки растягивает улыбка. За время его отсутствия Иван принялся потрошить пакеты. И сейчас стоял с парой бутылок в одной руке и упаковкой с чем-то белесым в другой.
– Извини, но фарфор саксонский, – Илья сдвинул пачку нотных листов. – Ставь на письменный стол.
Иван какое-то время молча созерцал попеременно то Илью с чашками в руках, то стол. А потом принялся хозяйничать. Как-то привычно уже – подумалось Илье. Как это хорошо иногда все же, когда кто-то рядом принимает командование парадом на себя.
Ваня посчитал, что места мало, и стал разгребать бумаги, бормоча при этом:
– Тут, конечно, лучше бумажки подстелить… – Иван взял в руки ноты, прочитал название и с сожалением добавил: – Не, этот не подходит, этот великий.
Улыбку сдержать уже не получалось, и Илья улыбался и смотрел, как его гость сервировал стол, раскладывал по тарелкам орешки, рыбу, кальмаров, открывал и разливал пиво по чашкам мейсенского фарфора. Для синих скрещенных мечей это, безусловно, новый жизненный опыт.
Иван протянул чашку.
– Друзей провожают стоя.
Улыбка тут же сползла. Но, принимая из рук белую чашку с пенящимся напитком, Илья вдруг почувствовал, что эту боль можно пережить. Что-то сделать и что-то сказать – и жизнь, замершая на одной тоскливо звенящей ноте – двинется дальше.
Он тихонько вздохнул – и выпил содержимое кружки залпом. Вкус оказался
