в воровку подлую… Ведь что угодно можно говорить в её оправдание, мол, согласно византийским обычаям, византийские императрицы и их наследницы, держат свою личную канцелярию, могут распоряжаться своими драгоценностями, которые есть у неё от своих родителей, от мужа тоже…».
И тут Михаил Тверской снова хлопнул себя кулаком по лбу, взвился от одной только шальной пугающей мысли:
«Насколько безнравственно и просто недостойно, просто низко поступила опытная интриганка, римлянка, как она подставила, опозорила своего государя-мужа, выдавая «тверское» приданое за «византийское». Даже если государь Иван разрешил после смерти своей первой жены Марии носить её «тверское» приданое второй жене, предположим, на радостях рождения её первенца Василия… То как эта царевна осмелилась выдавать ожерелье тверской законной династии, ведь есть же и Иван Младой, за свой щедрое византийское приданое облапошенному пылкому Василию Удалому с его несчастным отцом Михаилом Верейским?.. А что если использовать подлог, нет, воровство великой княгини в своих целях?.. Не исключено, что ни разу и не носила это саженье сама Софья… Может, и не разрешал ей считать «своим» тверскую драгоценность государь?.. И что тогда?.. Как это понравится Василию Удалому?.. Ведь можно и Ивана Молодого и самого государя обернуть против Софьи… Или Софью использовать в своих целях против государя?.. Столько вариантов – даже глаза разбегаются… Хорошо, что на свадьбе нет Ивана Младого с государем, ведь при них Софья не посмела бы выдавать «тверское» приданое за «византийское»
Поглощенный тогда своими мыслями Михаил Тверской даже не заметил, как кто-то легонько тронул его за плечо, он обернулся и увидел улыбающегося добродушной улыбкой Григория Мамона, хотя в его глазах тлели злые мстительные угольки.
– Так чем тебе, князь, византийское приданое не любо?.. – спросил Мамон с насмешкой и моментально стёр обходительную улыбку с лица. – Нехорошо как-то выходит, князь, с подарком великой княгини…
У Михаила при упоминании о «нехорошем подарке великой княгини» немного помутилось в глазах: он-то думал, что является единственным свидетелем позора римлянки, оказывается, нет…
Стараясь как можно чётче выговаривать тяжело дающиеся слова, несколько надменно переспросил старика Мамона в слабой надежде, что тот имеет в виду что-то иное, связанное с драгоценным саженьем царевны и её племянницы:
– Что ты имеешь в виду, Григорий Андреевич?.. Приданое – как приданое… Почему оно мне должно быть не любо?..
Мамон неожиданно поглядел в упор, прямо в глаза князя Михаила, и гневно прошипел с нарастающей яростью шипящего шепота:
– Я верой-правдой служил государю моему… Головы своей не жалел и всегда буду служить ему до смерти верой-правдой… Не всё я тебе скажу, и не всё тебе надо знать, князь, но через жизнь и смерть Марии Тверской, твоей сводной сестры, мы с государем одной ниточкой таинственной
