эти слова составили против него обвинительный акт; он со своей стороны тоже вызвал магистров в суд. В общем, тяжба в суде затянулась и тянется до сего дня. По этому случаю магистры поклялись не очищаться от грязи, а Янотус со своими единомышленниками дал обет не утирать носа до тех пор, пока не будет вынесен окончательный приговор.
В силу таких клятв, до сего дня пребывают они грязными и сопливыми, так как суд до сих пор еще не раскопал всего дела; приговор последует в ближайшие греческие календы, что значит – никогда. Вы ведь знаете, что судейские делают больше, чем природа, и даже вопреки собственным статьям. Так, в парижских кодексах поется, что один только бог может творить бесконечное. Природа не создает ничего бессмертного, ибо всему созданному ею полагает предел и конец, ибо°mnia orta cadunt, etc…[70] Но эти туманоглотатели[71] делают разбираемые ими тяжбы бесконечными и бессмертными. Делая это, они подтверждают изречение Хилона Лакедемонянина: «Нищета – подруга тяжбы, и ненастны тяжущиеся, ибо скорее придет конец жизни, чем конец суда».
ГЛАВА XXI. Занятия Гаргантюа, согласно расписанию софистов, его наставников
Когда прошли первые дни и колокола были водворены на свое место, парижане, в благодарность за порядочность Гаргантюа, предложили содержать и кормить его кобылицу, сколько он пожелает. Гаргантюа согласился с удовольствием, и кобылу отправили в лес Бьер. Думаю, что теперь ее там уже нет.
После этого Гаргантюа захотел, по силе своего разумения, учиться по указаниям Понократа, но последний, для начала, велел ему заниматься по прежней привычной системе, чтобы понять, каким путем бывшие его учителя в столь долгое время сумели создать из Гаргантюа такого фата, глупца и невежду. Он распределил время Гаргантюа таким образом, что он просыпался обычно между восемью и девятью часами, было ли светло или нет; так установили его прежние воспитатели, ссылавшиеся на слова Давида: «Vanum est vobis ante lucem surgere»[72]. В постели он некоторое время болтал ногами, подпрыгивал, валялся на матрасе, чтобы возбудить животные токи в своем теле; потом, смотря по времени года, одевался, при чем охотно надевал широкий и длинный плащ из толстой фризской ткани, подбитый лисьим мехом. Затем причесывался немецким гребнем, то есть пятернею, потому что его воспитатели говорили, что иначе причесываться, мыться и чиститься – значит, тратить даром время на этом свете.
Затем он облегчался сзади и спереди, прочищал гортань, харкал, пукал, зевал, плевал, кашлял, икал, чихал, сморкался, как архидиакон, и завтракал, для предохранения себя от сырости и простуды, чудесными вареными потрохами, жареным мясом, прекрасной ветчиной, жареной козлятиной и хлебом с супом. Понократ заметил ему, что не следует наедаться, только что вскочив с постели, не поделав прежде чего-нибудь. Гаргантюа ответил:
– Как? Разве я не достаточно упражняюсь? По шести-семи раз ворочаюсь на постели, прежде чем встать, разве это мало? Папа Александр (V), по совету врача-еврея, делал то же и прожил до самой смерти, к досаде всех завистников. Меня приучили к этому первые мои наставники; они говорили, что завтрак улучшает память, поэтому за завтраком сами первые
По Саллюстию: «Все рожденное обречено гибели».
Бездельники, занимающиеся вздором.
«Суета есть вставать вам до свету». Шутка заключается в возможности именно такого перевода этого латинского текста (псалма), который принято толковать, конечно, иначе.
