проходите, – пригласил Писатель, – садитесь, где кому удобно, я сейчас.
В огромной комнате Берлен сразу же увидел фотографию той, ради которой пришел сюда. Он сразу узнал её, именно такой она и пронеслась по страницам «Present Continuous».
– Чем могу вам помочь? – спросил переодетый в нормальное Писатель. Шапкожадный мелкий хищник невозмутимо попытался тоже примкнуть к беседе, но был жёстко отослан на место. Со злобным удовлетворением отследив собачий уход, трудовик обернулся к писателю и кивнул на Берлена:
– Помощь нужна ему. Он влюбился.
– Рад за вашего друга, а может быть, он сам расскажет, в чём дело?
– Нет, – скатегоричил трудовик, – говорить буду я. Мы так договорились.
– Хорошо, – согласился писатель, – я слушаю.
– Значит, так, – медленно начал Воклевитанг. Было заметно, что новые слова и выражения, которые он заготовил для этой важной встречи, совершенно вылетели из его головы. Что было тому причиной – волнение от встречи с живым писателем или горечь по загрызенной шапке, – неизвестно, но говорить никак не получалось. «И зачем я на год «зашился? – мелькнула в голове досадная мысль. – Антропогент херомантов, амвон ректильный!» Это не вслух, так можно.
Выручил неожиданно Берлен. Глядя на фотографию девушки, он тихо спросил:
– Это она?
Писатель вздрогнул от этого тихого, но пронзительного по глубине и до боли знакомого вопроса. Старая, казалось, уже забытая история светлой и трагической любви Линги и Гражданинова мгновенно прокрутилась перед глазами. «Рубите всех, Бог заберёт своих».
– Да, это она, – так же тихо ответил писатель. Он уже догадался о цели визита этого бедного юноши.
So you think you can tell heaven from hell… Берлен долго не мог отвести взгляд от фотографии, потом прошептал что-то тёплое.
– Прости, это не твоя девочка, – услышав тёплое, сказал Писатель, – забудь её.
– Я знаю, – тихо ответил Берлен. – Я пришёл попрощаться.
Он последний раз взглянул на Лингу и, повернувшись к Писателю, печально вздохнул:
– Мне всё больше и больше кажется, что это я её не сберег… что меня зовут Гражданинов…
– Значит, так, – мобилизовался наконец Воклевитанг. – Первое. Шестую страницу книги, когда Линга входит впервые в аудиторию, надо переписать. На первой парте должен сидеть он, – указал на Берлена трудовик. – Линга сядет к нему, они здесь и познакомятся. На десятой странице он, именно он, пригласит её в кино. Никаких заграничных фильмов. Наше. Родное. «Летят журавли» подойдёт. Дальше… В пятой главе Скарабей не должен промахнуться. Что это за солдат Советской армии, что с двух шагов попасть в негодяя не может. Короче, убьём Гражданинова в пятой.
Берлен при этих словах вздрогнул.
Воклевитанг был настоящим другом. В течение получаса он уничтожил в новой версии романа всех, кто хоть как-нибудь мог помешать Берлену и Линге быть вместе. Захваченный своей новой
