вижу на потолке крошечного жучка. Считаю каждый щелчок ножниц. En… to… tre…
Папа кричит снизу:
– Быстрее, крольчонок… скачи сюда, иначе мы опоздаем!
Я морщусь, глядя на свою кровоточащую ногу. Сегодня мне уже не придется скакать. Последняя перепонка, рядом с мизинчиком, всегда самая худшая, потому что там больше обычной кожи, чем перепончатой ткани. Я прикусываю щеку изнутри и надеюсь, что ножницы не заденут кожу. Мама прижимает к порезу чистую тряпочку, чтобы остановить кровь. У меня текут сопли, и прежде чем я успеваю вытереть их рукавом, мама дает мне полотенце.
– Takk.
Вытерев нос, я отдаю полотенце маме. Она опускает мою левую ногу в таз с холодной водой, кладет мою правую ногу к себе на колени. Рассеянно отложив ножницы, чешет сухую болячку у себя на руке. Я не знаю, болят эти пятнышки или нет. Чешуйка сухой кожи падает с ее локтя мне на ногу.
– Тебе не больно? – спрашиваю я в надежде, что она со мной поговорит.
Отмахнувшись от моих слов, она снова берет в руку ножницы. Щелчки лезвий звучат почти радостно – щелк, щелк, щелк, – мамины руки работают быстро и ловко, словно она нарезает кусочки для лоскутного одеяла, которые может кроить не глядя. Все срезанные перепонки она собирает на полотенце и прячет в карман. Потом она пересыплет их в банку; мама хранит все мои срезанные перепонки, с первых дней моей жизни. Однажды я набралась смелости и спросила зачем, и она рассмеялась: «Когда-нибудь мы их все соберем и сошьем воедино». Я тоже рассмеялась, но внутри мне было грустно. Я испугалась, что мама хочет смастерить себе еще одного ребенка – другую, лучшую меня – из этих кусочков.
Затаив дыхание, я жду, когда она дойдет до мизинца.
Ножницы все-таки задевают кожу. Вскрикнув, я дергаю ногой.
– Извини, милая. – Мамин голос меняется, ее глаза уже не похожи на камни. – Сейчас приложим к нему паутинку, и все пройдет, да?
Паутина – волшебное средство; помогает почти от всего, говорит мама. Я наблюдаю, как она собирает в углу паутину. Извини, что мы разрушаем твой дом, паучок. Мама скатывает паутинку в крошечный шарик и прикладывает его к кровоточащему порезу. Мы ждем полминутки; потом она опускает мою правую ногу в таз. Вода приятно холодит кожу. Я сажусь на кровати, и мы с мамой вдвоем наблюдаем, как мои ступни плещутся, будто рыбки в красном море. Папа зовет меня снова. Мама легонько хлопает меня по ноге. Я достаю обе ноги из таза, она кладет их к себе на колени и бережно, ласково вытирает полотенцем. Я закрываю глаза. Она аккуратно спускает мои ноги на пол и тянется к моей руке.
– Нет, мама, не надо… пожалуйста… а то я испачкаю кровью перчатки.
Она замирает и молча кивает. Она понимает, что я права. Так же молча встает, вытирает ножницы о передник. На нем остается ржавое пятно в форме крыла. Мама подходит к шкафу в углу. У меня есть два хороших платья. Она достает светло-серое. Сейчас сентябрь, еще тепло. Можно ходить в легком платье и без чулок. Я стараюсь не дуться; я ненавижу серое платье. Оно пошло бы темноволосой девочке, а на мне смотрится
