ну пой!». Афоня возьми и запой любимую «А пойду, выйду-к я…». Кончил петь. Подошёл к нему Фёдор Иванович, плачет, вот те крест, плачет, обнял и говорит: «Ну слава богу. Будет кому без меня в России Бориса петь!».
Так не поверите, из хорового училища два раза сбегал Афоня к бурлакам. Поначалу не знали, где искать, а уж когда приметили след – всякий раз прямиком на Волгу. Из Мариинки раз сбежал перед самой премьерой «Бориса». Беглеца сняли с поезда уже на вокзале и в театр силком повезли. Действие-то началось. Народ волнуется. Кое-как отыграли первую картину. Дирижёру велели паузы длиннее давать, действие затягивать. Вот уж и вторая картина началась.
Вчетвером затащили Афоню в гримёрку, кое-как переодели, загримировать толком не успели – уж его выход. Дали горемыке пинка – и на сцену. Он же, бестолочь стоеросовая, оглядел зрителя, ухмыльнулся и… запел. Минуты не пропел – театр успокоился, и до самого финала звучала из уст Афанасия Гавриловича дивная музыкальная амброзия.
После спектакля руководство театра долго совещалось: как быть с Афоней. Решили его женить на послушной и красивой балерине из кордебалета, выходит, на прабабке Георгия. Решено – сделано. В один из воскресных дней после полуденной репетиции устроили банкет, подпоили Афоню – и под венец. Грех, конечно, а по-другому с ним не сладить. Умолили священника не вдыхать от Афони мирские ароматы. Свидетелю строго-настрого было наказано держать Афоню со спины, чтоб не дай бог не упал и не сорвал божественное мероприятие…
«Сколько же вас, разных и любимых!» – мелькнуло в голове Георгия. Вдруг дальние двери распахнулись, и в зал вошла женщина. «Это ещё что за двери?» – удивился Георгий Макарыч. За головами сидящих он не мог толком разглядеть вошедшую. Но увидел, что на руках она несла спеленатого младенца. Женщина остановилась, все встали со своих мест и окружили её. Георгий почувствовал прилив человеческого тепла, будто он сам попал под палящие влюблённые взоры близких ему людей.
– Поглядите, друзья, как этот малыш внимательно смотрит в мир. Никак будущий художник растёт! – Георгий различил голос Петра, мужа Алёнки, человека умного и обстоятельного.
– Н-да, волевой подбородочек, ничего не скажешь. Этот своего в жизни добьётся, будьте любезны! – вторил Петру голос Алевтины, снохи.
Георгий улыбнулся. Уж что-что, а целеустремлённости ему, как и этому малышу, было не занимать. После окончания «Суриковки» он на четыре года уехал в Киргизию, поселился в предгорье Тянь-Шаня и стал писать горы. Забирался с этюдником аж на хребты снеговиков. Там-то и приключилась с ним история. Даже сейчас, как припомнится ему то давнее обстоятельство, спину сводит, хоть кричи. А случилось вот что.
Перешёл он с этюдником горный перевал и собирался уже в обратную дорогу, как прямо на него из-за валуна вышел настоящий туранский тигр.
«Возьми ружьё, – мелькнул голос старика киргиза, у которого столовался Георгий, – в горы без ружья
