не видел. Могут ли звезды быть так близко? Может, северяне и вовсе собирают их, упавших с небосвода, в плетеные корзины, а затем используют вместо факелов?
Мысль эта заставляет его коротко улыбнуться. Он представляет суровых северных воинов, рыскающих в снегу в поиске звезд. Совсем не это он должен представлять, столкнувшись с ними на поле боя.
Северянка лежит на песке подле него, и если он совсем немного сдвинет руку в сторону, то сможет коснуться ее пальцев. Дочь снега и ночи, носящая морозную полночь в своих волосах, она, как говорят легенды, должна осыпаться кристаллами льда от малейшего его прикосновения.
Она, просящая его не засыпать, сама погружается в сон. Радомир замечает, как выравнивается ее дыхание, как трепещут белые ресницы. Сейчас Ренэйст совершенно не выглядит опасной и воинственной. Самая обыкновенная девчонка. Такая же, как и его Весна.
Ничего не происходит, когда он прикасается к ее пальцам. Кожа Ренэйст теплая, и, прислушавшись, Радомир может услышать, как бежит северная кровь в тонких ее венах. Утомленная, она никак не реагирует на его прикосновение, и, закрыв глаза, ведун проваливается в беспамятство следом за своей спутницей.
Она вдыхает так, как делает вдох утопающий, вынырнувший из мутной холодной воды – жадно, полной грудью. Над головой вместо неба – знакомый с детства кусок льняной ткани, прикрепленный к деревянной балке под потолком, играющий роль шатра. Сквозь крошечные дыры в ткани, образовавшиеся от старости, пробивается теплый оранжевый свет, отбрасывая причудливые тени на противоположную сторону. Будучи ребенком, она любила находить в этих таинственных узорах различные фигуры, проигрывая в голове сюжеты знакомых сказок. Ренэйст крепко жмурится и вжимается затылком в подушку, обхватив ладонями свое пылающее лицо.
Этого просто не может быть. Как она могла здесь оказаться? Кораблекрушение, Солнце и Луна на одном небе, горячая кровь, капающая с ладони на песок во время ритуала братания… Ведун с глазами злыми, но безумно одинокими.
Неужели сон?
Протянув руку, воительница ведет ладонью по легкой ткани, кожей ощущая линии вышитого на ней узора. Если бы это был сон, ощутила бы она хоть что-нибудь? У Ренэйст нет дара, которым обладают вельвы, чтобы сны ее обращались в видения, поэтому сном это быть не может. Уж слишком явно ощущает она мир вокруг себя.
Но тогда набег, в свою очередь, был излишне реальным сном? Жар сжигаемых деревень, чужая кровь на собственной коже, тяжесть меча, все это Ренэйст ощущала не менее явно, чем постель, на которой лежит.
От этих мыслей становится сложно дышать. Словно невидимые руки стискивают шею, давят на глотку, вынуждая сглатывать нервно, от чего становится только хуже. Этот невиданный доселе страх заставляет зажмуриться крепко, ощущая, как в уголках глаз застывают слезы.
Это все неправда. Неправда. Неправда. Не…
– Ренэйст? Ты проснулась?
Голос матери заставляет
