осень, во-вторых, жарища, и почему-то поют о весне, а весной будут петь о зимних холодах, что ли?» – подумал Кент.
Пение уборщиков сопровождалось торжествующим ревом клаксонов автоматизированных платформ – видимо, для того чтобы даже самые закаленные сердца очевидцев происходящего содрогнулись от ужаса. Рабочие, не занятые передвижением мусора, веселыми криками поддерживали активные действия уборщиков. Люк для нечистот поглотил все, что осталось от неудачливых путешественников, и захлопнулся. Охранник торопливо перекрестился и прошептал: «Осспади памилуй, Осспади памилуй». Кто-то поставил рядом с люком простой деревянный крест, снизу донеслись звуки траурного марша Шатена. Струя меди ударила в крест, и он вспыхнул, словно свеча. У Кента перехватило дыхание.
Локомотив подал назад, просвет между вагонами исчез, щелкнула сцепка, состав вновь стал единым, и поезд медленно двинулся дальше. Крест внизу догорел, кто-то выключил музыку. Кент перекрестился и тихо допел последние слова марша: «Тетя хохотала, когда она узнала, что он нам в наследство не оставил ничего».
Когда последний вагон миновал пушки, пассажиры высунулись из окон и аплодисментами приветствовали машинистов локомотива – так, как это обычно делают после приземления самолета. Их можно было понять – опасность миновала, они вновь в пути, их ждет веселый отдых на лоне природы!
Тетя Зина
Кент тоже продолжил свой путь. Не хотелось вспоминать о том, что произошло. Сердце его стало совсем тяжелым, давило на желудевую лебеденку и даже почему-то на подплечные гланды, прижимало тело к дорожному полотну, пневматическая подвеска коньков не справлялась с повышенной нагрузкой, ролики визжали, вдавливались внутрь полозьев и время от времени металл коньков скрежетал об асфальт. Запаха меди и горящего вагона уже не было и в помине. Окружающий пейзаж очень хотел помочь Кенту забыть об этом высокотехнологичном предприятии, оправдывая «кажущуюся» кровожадность и жестокость Кременник-монолита тем очевидным обстоятельством, что оно приносило огромный доход в государеву казну и, безусловно, добавляло много самых веских оснований для гордого патриотического полета мысли любого сознательного гражданина нашей необъятной родины. Пейзаж стремился отвлечь грустного путешественника и раз за разом подкидывал ему новые и довольно неожиданные впечатления.
Дорога вела путника в сторону заката солнца. Поэтому справа от нее была северная сторона, там дул сильный холодный ветер; он завихрялся между чахлыми предполярными соснами и наметал небольшие сугробики снега между кочками, заросшими то гигантской финской садовой голубикой с огромными ягодами, то низкорослым вереском с фиолетовыми цветами, а также фиолетовыми же поганками. В общем, справа от дороги погода была совсем плохая, а редко встречающиеся домики – гнилыми и покосившимися. У дверей своих хижин стояли пожилые усталые люди и провожали Кента, казалось бы, грустным, но на самом деле откровенно недобрым взглядом. Коровы
