повариха присела рядом, обнимая. И я разрыдалась.
– Ну тише, тише, не плачь, кто-то может услышать, – ласково успокаивала меня Марта. Я кивала, понимая, что она права, тётушке не понравится, что я жалуюсь. Но горький ком обиды внутри никак не желал отпускать. Я позволила себе ещё пару минут слабости, а потом поднялась. Отёрла слёзы и, выдохнув, сказала:
– Давайте здесь уберём.
Поплакать я смогу позже, спрятавшись в лесу, подальше от чужих глаз и ушей.
День шёл своим чередом. Я помогала на кухне. Затем, быстро пообедав, взяла ведро, тряпку и отправилась в библиотеку. Сегодня был день уборки. Я тщательно вытирала пыль, не спешила, доставая каждую книгу и аккуратно убирая её на место.
Но время неумолимо близилось к вечеру. Громко тикали секунды, сбиваясь в минуты и часы. Я бы хотела задержать этот день, вот только он всё равно ускользал. И мне нужно было выходить, если не хочу нарваться ещё на одну выволочку.
На заднем дворе было тесно. Собрались все обитатели усадьбы. И даже приходящие работники, которые жили в ближайшей деревеньке, не разошлись по домам, стояли здесь же, ожидая появления хозяйки.
Миссис Прайс явилась в сопровождении гостей. Причём миссис Бессон, несмотря на округлый и по большей части добродушный вид, смотрела предвкушающе. Я содрогнулась от отвращения, кажется, она не может дождаться. Словно это не наказание живого человека, а представление, спектакль, направленный на развлечение её скучающей натуры.
Тина выглядела совсем плохо. Она даже не открыла глаз. А может, и не осознавала, сколько людей здесь собралось и смотрит сейчас на неё.
Тишина стояла оглушающая. Мне кажется, даже те, кто осуждал поступок Тины, сейчас не могли не сочувствовать ей.
Миссис Прайс вышла вперёд, повернулась к людям, прикрывая позорный столб и поникшую на нём фигурку своей спиной и широкими юбками.
Обычно я старалась не смотреть на неё, чтобы не вызвать гнева. Но сейчас, прикрытая десятками других взглядов, рассматривала, не таясь.
Миссис Прайс была высокой, даже выше Алекса. Она стояла с прямой спиной, чуть вздёрнутым подбородком, и даже на расстоянии было видно, что тётушка смотрит на собравшихся свысока.
Причём и в прямом, и в переносном смысле.
Длинные тёмные, как и у её дочерей, волосы, были собраны в строгую причёску, не позволяя вырваться ни единой прядке. Внешность тётушки была такой же бескомпромиссной, как и её характер.
– Эта женщина, – миссис Прайс, не глядя, указала пальцем назад, на Тину, – нарушила заповеди наших богов. Она жила во грехе с мужчиной, не пройдя с ним брачный обряд, и зачала дитя. Эта женщина – рабыня, её жизнь принадлежит мне. Только я решаю, с кем и когда можно родить дитя. Женщина будет наказана за своеволие, а ребёнку нет места на моей земле…
Тётушка сделала паузу, переводя дыхание. Люди не двигались, ожидая от неё решения. Я заметила с краю мистера Вилсона, одарённого силой лекаря, который мог лечить наложением рук.
