, суетливо-деловитой жизнью. Бесстрастно-официальный голос девушки-диспетчера доводил до сведения граждан объявления о начале регистраций и прочую полезную информацию. До отправления единственного из Тарасова рейса в Турцию оставалось немногим больше сорока минут.
Таможенник в форменной голубой рубашке с черно-зеленым служебным шевроном на рукаве утомленным движением уставшего от жизни человека вытер со лба выступившую испарину влажным платком.
– Оружие, наркотики, психотропные вещества везете? – бесцветным голосом, совершенно без эмоций, как старый граммофон заезженную пластинку, произнес он заученную чуть ли не спинным мозгом до самого конца жизни фразу.
Я совершенно бы не удивилась, если бы вдруг узнала, что, внезапно разбуженный посреди ночи, он произнесет ее тем же самым голосом. Интересно, слышал ли он хоть раз в жизни положительный ответ на свой вопрос? Я полагаю, что нет. А если бы услышал, то от удивления впал бы в такой ступор, что пропустил бы незамеченным с десяток человек, нагруженных оружием, наркотиками и даже психотропными веществами. Но, естественно, вместо того чтобы озвучивать свои предположения вслух, я постаралась улыбнуться ему в ответ как можно более очаровательней:
– Нет, ну что вы! Конечно, нет!
Тем не менее, несмотря на мой ответ и улыбку, полностью исключающую какую бы то ни было принадлежность к террористам и к наркодельцам с торговцами оружием, вместе взятыми, он решительным движением поставил мою сумку на черную ленту рентгеновского аппарата, и тот после ровного секундного гудения плавно заглотил ее внутрь.
Несмотря на относительную молодость таможенника – ему было не больше тридцати трех – тридцати четырех лет, вид его – начинающий набирать вес животик, розовеющие залысины и округлившийся подбородок – свидетельствовал о вполне безбедной жизни. Метрах в четырех позади него исполняла те же обязанности, но в роли начальника, его копия. Различие между ними состояло только в более массивных подбородке и животе второго. Если у моего контролера живот только нависал над брюками, отчаянным усилием удерживаемый пуговицей на поясе, то у копии главная и основная нагрузка приходилась на подтяжки. Судя по важному и серьезному выражению лица и тому, как уважительно его именовали Петровичем, он был старшим.
Таможенник несколько отрешенно и утомленно, но с профессиональной цепкостью смотрел на экран, высвечивавший внутренности моей сумки. К его служебному разочарованию, ничего предосудительного там не обнаружилось.
– Валюту больше установленных пределов имеете? – так же заученно продолжал он, обращаясь как будто не ко мне – Евгении Охотниковой, молодой и интересной девушке, а к безликой среднестатистической человеческой единице.
Поскольку моя улыбка оказалась для него совершенно недейственной, я решила больше не тратить понапрасну энергию личного обаяния и молча отрицательно покачала головой, только из вежливости слегка растянув уголки губ. Он еще раз разочарованно посмотрел на изображение сумки на экране и кивком головы позволил мне идти дальше. Правда, напоследок он все же удостоил меня более индифферентным взглядом, который я почувствовала спиной. Впрочем, я была больше чем уверена, что в этот момент он скорее всего думал о том, сколько еще таких человеко-единиц должно пройти мимо него, чтобы он по габаритам и занимаемой должности смог достичь и занять место Петровича, чем о той части моей фигуры, которая удостоилась его непродолжительного внимания.
Получив на пограничном контроле штамп в паспорте, я присоединилась к высокой привлекательной девушке, из-за которой или, точнее, благодаря которой я и оказалась в первые июньские дни здесь, в аэропорту, и собиралась ближайшую неделю провести в ее компании на турецком побережье.
– Вика! – громко окликнул мою спутницу молодой сероглазый мужчина уже с «той стороны границы».
Вика повернулась в его сторону, высоко подняла руку и приветливо помахала ему на прощание. На ее запястье маленьким солнцем вспыхнул красивый тяжелый браслет. Мужчина с некоторым напряжением ответил натянутой резиновой улыбкой. Впрочем, до него было уже довольно далеко, и это могло мне просто показаться. Хотя в лицах, и особенно в фальшивых улыбках, я по роду своей работы разбиралась прилично.
Однако по каким-то неведомым причинам мое внимание привлек совсем другой человек. Он стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди, и не переставал с устало-презрительным видом мусолить жевательную резинку. Видимо, окончательно сдавшись назойливым призывам телерекламы, он давал решительный бой кариесу и запаху изо рта. На нем были свободная выцветшая бордовая футболка и белые шорты, а из-под мышки торчала глянцевая обложка журнала с обнаженной женской грудью. Завершали картину большие каплевидные, на манер а-ля Сильвестр Сталлоне, черные, как уголь, очки, которые закрывали большую часть лица так, что было совершенно непонятно, как он вообще может что-нибудь видеть сквозь эти печные заслонки.
Почти со стопроцентной уверенностью я
