минус тридцать процентов составят приблизительно четырнадцать миллионов. Сорок процентов из них полагаются его дорогой женушке, так что их доля будет равняться плюс-минус пяти миллионам шестистам тысячам. Причем чистыми, никаких других налогов, поскольку все эти проклятые штатские и федеральные налоги будут уже накинуты на наследство.
Йен со своими многочисленными партнерами и компаньонами был должен разным банкам более четырех миллионов, причем половина долгов уже была просрочена.
Пока в голове у Гершела тикал его внутренний счетчик, он поймал себя на том, что проговаривает цифры себе под нос. Несколько секунд спустя он тоже вычислил итог, который равнялся приблизительно пяти с половиной миллионам. Ему так опротивело жить с матерью! И дети… Больше не придется волноваться об их образовании.
На лице Рамоны появилось злобное выражение, и она, одарив мужа язвительной улыбкой, выпалила:
– Двадцать миллионов, Йен! Не так уж плохо для – как ты его называл? – необразованного лесоруба.
Гершел закрыл глаза и вздохнул.
– Будет тебе, Рамона. – Йен попытался образумить жену.
Адвокаты вдруг заинтересовались своими туфлями.
– Да тебе не заработать столько за всю жизнь, – не унималась Рамона, – а папа сделал это за десять лет. И у твоей семьи со всеми банками, которыми она когда-то владела, никогда не было таких денег. Ты не находишь это невероятным, Йен?
У Йена отвисла челюсть. Он ничего не мог сказать и только неотрывно смотрел на нее. Будь они наедине, точно бы вцепился ей в глотку, но на людях…
«Спокойно, – приказал он себе, стараясь совладать с гневом. – Лучше возьми себя в руки, потому что эта самодовольная сука, сидящая в пяти футах от тебя, вот-вот унаследует несколько миллионов. И хотя эти деньги, вероятно, взорвут наш брак, кое-что достанется и тебе».
Стиллмен Раш, закрыв портфель, поспешил завершить встречу:
– Ну, нам пора. Мы заедем по дороге в суд и запустим машину, но вскоре нам понадобится встретиться еще раз, если вы не возражаете.
Еще не закончив говорить, он встал. Ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться подальше от этой семейки. Макгвайр и Ларкин тоже вскочили, захлопывая свои портфели и с притворной любезностью произнося формулы вежливости. Они настояли, чтобы никто их не провожал, и почти бегом скрылись за домом.
После их ухода во дворике воцарился вакуум убийственной тишины. Все избегали смотреть друг на друга и ждали, кто заговорит первым. Одно неверное слово могло развязать новую ссору или что-нибудь похуже.
Наконец Йен, самый сердитый, спросил жену:
– Зачем ты все это сказала в присутствии адвокатов?
– Нет, зачем ты это сказал? – не дав ей ответить, вклинился Гершел.
– Потому что я давно уже хотела это сказать, Йен, – проигнорировав брата, рявкнула Рамона. – Ты всегда смотрел на нас свысока, особенно на моего отца, а теперь вдруг начал считать его деньги.
– Разве
