во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!
Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома».
Глядя на безразличного к чужим страданиям одноглазого, в её голове сама собой произнеслась какая-то неизвестная ей фраза, которую ей не приходилось слышать ранее:
– Mamma mia, Mamma mia, let me go! Nothing really matters to me! Anyway, the wind blows…
О чём это?
Люся приготовилась к самому ужасному в её короткой жизни. Она смирилась с происходящим.
Вот сейчас одноглазый палач извлечёт из печи раскалённое ритуальное тавро SP-QR и прикоснется к её лбу, навеки оставив на нём этот знак.
Она закрыла на мгновение свои глаза, но в этот миг услышала какой-то потусторонний шум, который заставил её открыть свои уставшие очи: откуда-то сверху, чуть ли не на невидимом небесном лифте к ней явился сам Император Новой Византии мессир Алан Маск в пурпурно-алой тоге, на которой красовался золотой символ Тесла и непонятная для неё надпись Oxymocrone, и объявил ей Императорское помилование со стороны власти.
Тут же раздались оглушительные аплодисменты и чоканье серебряных потиров. Массовые празднества начались по всей метрополии.
Рядом с Императором гарцевали на гнедых жеребцах – Герцог Безос и серый кардинал Нового Мира Биль О’Правах.
– Прямо, всадники Апокалипсиса! – пронеслось в голове у шокированной от происходящего Люси, – как у Дюрера.
Кто такой Дюрер, она, конечно, не знала, но почему-то она произнесла именно это имя. Наверное, был серьёзный чувак, раз нарисовал такой ужас.
О блять, что за поворот, хоть плачь, хоть пой! То смерть, то рождение, одним словом, полный Бардо!
– Ты прощена! – надменно произнёс Алан Маск и тут же улетел на своей невидимой ракете в космические пространства.
Люсю освободили, и она отправилась восвояси (тоже не очень понятно, где географически находится это место, куда отправляются люди в состоянии своих вынужденных духовных поисков?), но, судя по всему, это всё-таки более выгодная трата своего времени и сил, нежели бесплодные поиски Кремля подшофе, как у того древнерусского алкаша.
Светало.
Люся шла как новорожденная, прыгая с одной тротуарной собянинской плитки на другую, лужковскую.
Москва была чиста и прекрасна, как непорочная невеста, в это весеннее утро.
На Трафальгарской площади гуляла какая-то пышная румынская свадьба, веселившаяся так громко, что даже было слышно у Бранденбургских ворот и галереи старых мастеров Цвингер в далёкой Саксонии.
Какой-то пьяный весельчак спрыгнул насмерть с парашютом с Эйфелевой башни, а перед Большим театром танцевал модный твист-хоп Ник Цискаридзе под песни из нового наноальбома группы «Rolling Stones» со странным названием «Glück auf!». В те времена было модно всё называть по-немецки, особенно, после смерти короля fashion – Карла Лагерфельда.
Тут
