не то тоже серебряный. Форма у чайника была изящная, отнюдь не казарменная, и Клыков задумался: с чего бы это вдруг? Они не нашли здесь офицера старше майора, а майор не такая большая птица, чтобы пользоваться столовым серебром. Или батоно Гогия прав, и здесь квартировала какая-то сверхсекретная спецгруппа, которую готовили к внедрению… куда? Куда-то, где пользуются столовым серебром и фарфором и пьют хороший – очень хороший! – коньяк… Чекисты при дворе короля Артура, подумал он с кривой улыбкой. Впрочем, при этом короле вместо столовых приборов скорее всего пользовались полуметровыми обоюдоострыми кинжалами…
Что-то не давало ему покоя, что-то было не так в этом заваленном мумифицированными трупами подземелье, но вот что именно, Клыков никак не мог сообразить. Он стоял, при свете фонаря разглядывая узор ни к селу ни к городу повешенного на стену восточного ковра, когда Гургенидзе вынырнул наконец из недр буфета и громко объявил:
– Ничего не понимаю! Дальше хода нет, эта комната – последняя. Мне кажется, батоно Коля, или снаружи этот склеп намного больше, чем внутри?
Клыков медленно повернул голову и, щурясь от света фонаря, со странным выражением посмотрел на своего работодателя.
– Знаешь, Георгий Луарсабович, – задумчиво произнес он, – а ведь ты – гений.
Гургенидзе самодовольно ухмыльнулся.
– Наконец-то ты это признал. Только я не понимаю…
Клыков нетерпеливо махнул на него рукой, и Георгий Луарсабович послушно умолк, хотя обычно за ним такой покладистости не замечалось. Поняв наконец, что его все время беспокоило, начальник охраны еще раз обвел лучом фонаря стены и шагнул к той, на которой висел ковер. Охранник у него за спиной принялся демонстрировать острую умственную недостаточность, рассуждая о том, что, раз внутри помещение меньше, чем снаружи, значит, надо искать другой вход в подземелье, но Клыков его не слушал: взявшись за край ковра, он что было силы рванул его книзу. Раздался противный треск, в воздух поднялось облачко едкой пыли, и ковер с глухим шумом обрушился на пол, открыв взорам присутствующих участок стены, где вместо матовых дубовых панелей бесстыдно торчали голые, положенные вкривь и вкось, забрызганные цементным раствором кирпичи. Участок кирпичной кладки формой и размером напоминал дверной проем. Комментарии были излишни.
– Вах! – изумленно закричал Гургенидзе и тут же мучительно закашлялся, глотнув пыли.
Прокашлявшись, он принялся чихать, потом достал носовой платок и долго сморкался, прочищая нос.
– Давай, орел, – сказал охраннику Клыков, – приступай. Работали они наспех, кладка хлипкая, так что ты, думаю, даже вспотеть не успеешь. Пойдем, батоно Гогия, постоим в сторонке. Не царское это дело – кирпичи ломать.
Они вышли в соседнее помещение. Охранник поставил фонарь на стол рефлектором кверху, скинул пальто, расстегнул пиджак и, вооружившись ломом, принялся крушить кладку,
