на запертые снаружи двери, привлекая ненужное внимание…
– А что такое, дорогой? – искренне изумился батоно Гогия. – Все как обычно. Даже те, кто говорит на фарси, должны что-то пить и есть.
– Ты дурачка-то из себя не строй, – злобно процедил сквозь стиснутые зубы милиционер. – Глаза разуй, батоно! Ты что, не видишь? Там же пацан!
– Где пацан? Какой пацан? – притворно всполошился проводник. – А, этот, – протянул он, будто только сейчас заметив мальчика лет десяти, терпеливо стоявшего рядом с какой-то женщиной. – А что пацан? Мальчик как мальчик.
– А если он в дороге начнет скулить?
– Что говоришь, дорогой? Ему не два года, даже не пять – одиннадцать, слушай! Это уже почти мужчина. Я за ним смотрел. Он пешком всю дорогу прошел, ни разу не заплакал, клянусь!
– Это риск, батоно, – упрямо сказал капитан. – Большой дополнительный риск, и притом совершенно неоправданный.
– Что предлагаешь, э? Мне его усыновить, да? Не хочу, слушай, своих девать некуда! Ты, батоно Володя, сегодня не с той ноги встал. Ну, хочешь, давай мы с тобой скинемся, этой женщине деньги вернем, скажем: иди домой, дорогая, батоно капитан не хочет рисковать! Хочет дома перед телевизором сидеть, вино пить, виноград кушать и за это деньги получать. Она нам ответит: конечно, батоно Гогия, конечно, батоно Володя, дорогой! Все понимаю, домой пойду, даже деньги мне не надо… Как можно с таких хороших людей деньги брать, слушай?
– Хватит чушь пороть, – с отвращением процедил милиционер.
– Чушь, да? Правда, чушь, – с преувеличенно виноватым видом согласился грузин. – Она не так скажет, она кричать начнет, скандалить будет: зачем я последние деньги отдала – чтобы по горам пешком гулять, э?! Да, так нельзя. Ладно, я сейчас эту проблему решу, будешь доволен, Володя, дорогой.
С этими словами он сунул руку за отворот бушлата, извлек оттуда семнадцатизарядную, потертую и тусклую от долгого употребления «беретту», передернул затвор и прицелился в мальчишку раньше, чем капитан успел хотя бы открыть рот.
– Сейчас все сделаем, дорогой, – пробормотал проводник, щуря левый глаз и, как на стрельбище, поддерживая правую ладонь левой.
– Ты что, батоно, охренел?! – вполголоса воскликнул милиционер и, вцепившись в руку с пистолетом, с заметным трудом пригнул ее к земле. – Ты мне здесь еще пальбу устрой!
– А что, нельзя? – притворно удивился грузин, невинно тараща глаза. Он снял оружие с боевого взвода, поставил на предохранитель и убрал за пазуху. – А что тогда предлагаешь, э?
– Ничего не предлагаю, – проворчал капитан. Мальчишка вместе с матерью у него на глазах поднялся по железной лесенке и растворился в черноте за открытой дверью вагона. – Подставляешь ты меня, батоно. Друзья так не поступают.
– Разве я виноват, дорогой? – На этот раз в голосе кавказца звучало искреннее
