itle>– Здесь только завтраки, я свой уже заказала, – торопливо сказала она, пододвигая ему меню, – а счет приносят в яйце, как Кощееву смерть. А где-то приносили счет в книге, в библиотечном конвертике на первой странице. Один раз это был справочник ветеринара. Я прочитала до эндокардита.
Она так и не сняла свой белый плащ. Сидела, обхватив себя руками, постукивая лодыжками. Кажется, под плащом было платье-майка, темно-синее, короткое, потому что ноги казались особенно голыми, открытыми. И он подумал, что это платье она надела специально для него.
– Понимаешь, это начало романа, – продолжала она. – Может быть, роман я так и не напишу. Но все равно спасибо, что ты взялся прочитать. И мне даже не пришлось тебя долго уговаривать. Шучу, шучу. Правда, спасибо.
Он посмотрел на нее и не улыбнулся. Он был почти седой, а лицо молодое. Он начал седеть уже в тридцать, когда они познакомились, и гордился этим. Невысокий, худой, всегда в джинсах, кроссовках, выражение лица – хмурое, думающее, но улыбка была быстрой, легкой, и когда он улыбался, ей хотелось пальцем провести по его губам.
Она подумала – носит ли он тот костюм, который выбирали вместе, и он страшно стеснялся, когда она заходила к нему в примерочную кабинку, садилась на табурет и оценивающе смотрела на него через зеркало.
– Моя героиня в начале истории старая, хотя молодая, а потом все наоборот. Очень тяжело стареть.
– Это ощущение жизни – твое или твоей героини?
– Смотри, вот им всем лет двадцать, – показала она на молодых людей за соседним столиком, – а мне тридцать. У меня на их фоне начинаются комплексы. Я думала, вот мне будет тридцать и мне станет легче жить. Тебе в твои сорок стало легче жить?
– В свои сорок – да, – ответил он, интонационно выделяя каждое слово.
– Мне наша встреча в кафе напоминает сцену из рассказа «Френни» Сэлинджера. Кстати, в каком кафе они сидели? И как звали ее жениха?
– Я не помню.
Мужчина вдруг засмеялся.
– Почему ты смеешься?
– Вспомнил, как ты писала мне в сообщениях «Сэлинджер» через «е».
– Я и сейчас иногда так пишу.
– Приятно знать, что твои старые знакомые не изменились.
– В этой фразе меня оскорбляет все – и слово «знакомая», и «старая», и множественное число.
Мужчина недоуменно развел руками:
– Я не хочу обсуждать твои обиды. Тем более они кажутся мне нелепыми. А вот и твой скудный завтрак. Кофе и яичница. Стоило ли из-за этого выбираться из дома?
– А вы так и не сделали выбор? – спросила его официантка, строго улыбаясь. И он, желая поспешно предотвратить неизбежную атаку, сказал:
– Я ничего не буду, мне скоро идти, и я уже завтракал.
Несколько минут они сидели в торжественной тишине. Она смотрела по сторонам, потом сказала:
– Они сидели в студенческом кафе.
– Кто?
– Френни и ее жених.
– Какая у тебя хорошая память.
– Я только недавно перечитала рассказ.
– По-моему, это повесть.
Она снова подумала о чем-то своем:
– Кстати, сколько Френни было лет?
– Ну, это тебе знать лучше, ты же недавно перечитывала.
– Сэлинджер про это ничего не пишет.
– Но она студентка. По моему ощущению – где-то восемнадцать.
– Представляешь, когда я читала этот рассказ, – она выразительно посмотрела на него, – мне было пятнадцать, и Френни мне казалась очень взрослой. Недавно я искала что-нибудь почитать и нашла пьесу «Дни Турбиных». Так вот, Елене было двадцать четыре года.
– И?
– А сколько было Карениной?
– Толстой не называет ее возраста.
– Ну сколько бы ты ей дал по своему внутреннему ощущению?
– В начале книги двадцать шесть.
– Представляешь, когда я прочитала эту книгу в первый раз, мне было девятнадцать.
Мужчина перебил ее:
– Давай ешь, а потом приведешь список героинь, которые помолодели в твоем восприятии по мере того, как ты превратилась в старушку.
– Знаешь, что мне больше всего нравится в повести «Френни»?
Мужчина пожимает плечами.
– То, как Френни во время пламенного монолога жениха просит отдать ей
