мы шли за гробом мамы. Судьи не стали жалеть предателя, дали ему 25 лет. Он так и не вернулся, сгнил где-то в лагере.
После смерти матери отец совсем потерял покой. Стал пропадать по ночам. Вышел на каких-то подпольщиков и принял активное участие в их опасном деле.
Когда отец уходил на задание, меня прятали у других людей. В деревне оставаться было небезопасно, везде рыскали полицаи, были у них осведомители. Отец решил не подвергать опасности деда и бабушку, пробираться на Любанщину. Оставлять меня в Мрочках было тоже опасно, поэтому он взял меня с собой. Через реку Лошу переправил на лодке нас Ростислав Герт, подросток из Роспов. Не могу не вспомнить одну встречу перед партизанским лагерем. Ехали с отцом верхом на лошади. Нас остановил окриком партизанский часовой:
– Стой! Стрелять буду!
– Это ты, Данила? – ответил отец, узнав в партизане сына Николая Жука, у которого мы жили когда-то на квартире.
Данила тут же опустил оружие, узнал отца, обнял его. Взрослые мужчины стояли, чуть не плача.
Наш разговор с 90-летним Даниилом Жуком состоялся по телефону только спустя 70 лет благодаря краеведу из Копыля. Отец и Данила поговорили. Жук подсказал, как добраться к его родителям. Затем мы жили у знакомых учителей. Отец стал бойцом партизанской бригады имени Брагина, хотел переправить меня на Большую Землю. Даже сохранилось распоряжение командира Минского партизанского соединения полковника Иосифа Бельского, в котором написано: «Отправить сына Коршука К. Ф. самолётом в Москву».
Но ничего не получилось, обстановка была сложная, гитлеровцы блокировали партизанскую зону, и я не улетел. Начались затяжные бои. В лес шли и шли большие отряды немцев, полицаев. Нас выслеживали с самолётов, окружали со всех сторон, накрывали миномётами.
Партизаны метались из стороны в сторону, было много раненых. Убитых приходилось оставлять на месте боёв. Все забыли о спокойном сне, о еде. Перебежка – бой, перебежка – бой. Считали только патроны, берегли последнюю гранату.
Как-то мы вышли на большую поляну и попали в засаду. Отовсюду бьют автоматы, пулемёты. Пули так и свистя. Вокруг падают люди, кричат раненые. Отец накрыл меня от пуль своим телом, прижал к сырому мху.
– Если меня убьют, ты останешься жить!
Закрывал меня, а сам стрелял в бегущие серые фигуры.
Тогда мы ушли, вырвались из засады, командиру удалось вывести остатки отряда из западни.
Шли по глубокому болоту, отец устал нести меня на руках, и тогда по очереди меня несли партизаны, а когда добрались до острова, собрали для меня немного щавеля, а сами остались голодными. Передохнули немного, удалось связаться с Большой Землёй, вызвать подмогу.
Ночью на островке разожгли костры, и в темноте каким-то чудом к нам спустился советский самолёт. Я не знаю имени лётчика, но уверен, что это был мастер высокого класса. Он сумел, ориентируясь на тусклые костры, сесть в незнакомом месте на неподготовленную
