проснется, Басаврюк выберется из-под земли… Помолчи, я не слышу, что говорит конь.
Томас, глубоко обиженный, конь ему важнее, нашел себе собеседника, умолк. И пусть беседуют, они как раз пара: язычник и безбожный конь.
Калика то уносился вперед, то подпускал Томаса, сам что-то высматривал внизу. Лес кончился, земля пошла бугристая, вся в холмах, потом сменилась ровными долинами, но теперь на горизонте встали синие горы.
Конь калики пошел быстрее, Олег заставил его снизиться, Томас с ужасом смотрел на горные вершины, что проносились прямо под копытами. Воздух был чист и немыслимо прозрачен, хотя Томас предпочел бы густой туман: он мог разглядеть каждый камешек на дне ущелий, каждый выступ, о который так легко раздробить все кости.
Калика обернулся, показал ладонью вниз. Томас пытался кивнуть, но голова примерзла к плечам, и вообще боялся шевельнуться, чтобы не соскользнуть с седла, такого узкого и как намыленного. Да и стремена что-то ерзают, подпруги ослабли. Он не раз ужасался, как на поле брани обезумевший конь волочит вскачь хозяина, застрявшего ногой в стремени, но какой тот счастливец в сравнении с тем, кого конь так же потащит вниз головой над облаками!
Конь бил крыльями реже, горная вершина пронеслась на уровне копыт слева, потом острые каменные пики замелькали по бокам, ушли вверх. Конь несся между двумя каменными стенами, пугающе отвесными, словно неизвестный великан рассек их исполинским мечом. Ветер здесь набрасывался то справа, то слева, Томас судорожно цеплялся за седло.
Конь расправил крылья, провалился вниз. Томаса подбросило, звонко застучали копыта, оранжевые крылья повернулись против встречного ветра. Конь бежал, откидываясь назад, едва не садясь на круп, а последние футы Томас слышал только скрежет и даже запах горящего камня.
Когда конь замер, бока ходили ходуном, брюхо в мыле, а с удил капала пена. Передние копыта стояли в двух дюймах над краем массивной плиты. Томас невольно заглянул, что там впереди, отпрянул и закрыл глаза. Так и слезал с седла, жмурясь, старательно отворачивая лицо от бездонной пропасти.
Могучий голос калики, ненавистно жизнерадостный, произнес со значением:
– Вот оно то место…
– Какое? – спросил Томас, только бы показать, что он не потерял сознание от ужаса.
– Где один наш предок сделал первое в мире кольцо. Да не простое, а с камешком! Не в ухо, не в нос или в пуп, как некоторые и доселе носят, а для ношения на персте. Его так и стали называть – перстень…
«Черт бы тебя побрал, – подумал Томас ненавидяще, – с твоими умничаньями. Ну повидал, ну побродил, ну знаешь много… Так не тычь же постоянно в глаза, озвереть можно».
Калика что-то шепнул одному коню на ухо, другому, они переглянулись, соржались, подбежали к краю пропасти и разом бросились в провал. Сердце Томаса ухнуло, но вскоре увидел, как с той стороны ущелья взметнулись две оранжевые стрелы. Гривы и хвосты развевались по ветру, кони походили на крупные наконечники из золота.
Томас
