острые.
Но шагу не сбавил. Томас опустил ладонь на рукоять меча. Он чувствовал, что не только махать им, даже вытащить из ножен не сумеет, но спросил уже безнадежно:
– Опять будет рубка?.. И алой кровью своей вспоим ненасытных пьяниц: железо, сталь и свинец… Гм, почему свинец…
Калика бросил с отвращением:
– Тебе бы все драться, петух в железках.
– А как же ты надеешься…
Он не договорил, копья уже почти упирались Олегу в грудь, когда оба жреца, всмотревшись в него, внезапно пали ниц с восторженно отчаянными воплями:
– О, великий Маудгальяна!
– О, сотрясший одним пальцем дворец Шакры!
– О, победивший Нандопанонду, царя нагов!
– О, имеющий махапурушалакшану!
– О…
Калика благословил их небрежным движением длани, миновал с той безучастностью, с какой верблюд проходит мимо христианского храма. Копья опустились, Томас с трепетом стал свидетелем удивительного зрелища, когда сотни воинов разом опустились на колени, затем простерлись по земле, будто стараясь как ящерицы раздвинуть песок и уйти вглубь. А жрецы, видя, что странствующий мудрец не желает быть оторванным от благочестивых размышлений, остались на месте, лишь воздели руки вдогонку.
Томас ошарашенно оглядывался:
– Чего это они?.. Какой-то мауда… тьфу!.. и не выговоришь.
– Обознались, – буркнул Олег безучастно.
Погруженный в свои благочестивые думы – «Знаю твое благочестие», – подумал Томас сварливо, – он вошел в темный ход. Вдали горели светильники, пахло растопленным бараньим жиром. Просторный зал освещен слабо, в глазах после яркого солнца поплыли светлые круги. Вокруг двигались тени, Томас не мог отличить, какие из них настоящие, а какие нечестивые призраки.
Чувствуя себя не в себе, он спросил лишь затем, чтобы слышать человеческий голос, пусть даже свой, и не потерять калику:
– А зачем дворец сотрясал? Это ж целая гора – не дерево со спелыми грушами!
– А Шакра больно щеки дул, – ответил калика отстраненно, глаза были отсутствующие, он мыслями был далеко, – надо было щелкнуть по носу… А скажи, сэр рыцарь, тебе ничего странного не показалось, когда мы сюда шли?
Томасу казалось странным все, даже чудовищным, особенно то, что калика когда-то сотрясал чей-то дворец, да еще как сотрясал, – видно по этим, распластанным, но калика явно ждал другого ответа. И Томас сделал вид, что ушел в глубокое раздумье. Жалел только, что под шлемом да еще в темноте не видно, как морщится его лоб, а брови сходятся на переносице.
Калика исчез, Томас видел только раскоряченную тень, что шарила по алтарю. Грюкнуло, звякнуло, ближайшие к алтарю светильники вспыхнули ярче. Калика, огромный и косматый, угрожающе навис над алтарем, перебирал что-то, ворчал, хмыкал, наконец с треском выломал крышку, а когда вынул руку из внутренностей алтаря, на ладони лежала золотая веточка, от которой шел чистый трепетный
