сказал Олег торопливо, – возьми себя в руки.
Томас разъяренно гаркнул:
– Еще чего! Стану я всякую мерзость брать в руки!.. Да, я – мерзавец, позволивший увести невесту прямо из-под венца! Я не только королевского меча, даже простой булавы недостоин, разве что палицы, как у тебя…
– Ну-ну, зачем уж так… Пусть сплоховал, ты такой от природы, но как же другие? У тебя ж народу, все ищут, с кем бы подраться!
Томас ответил с едкой горечью:
– Отдали. Без спора.
– Почему? – изумился калика.
– Потому что мертвый. А к мертвым уважение надо иметь.
– Мертвый, – изумился калика. – А по мне так дохлый, а не мертвый. И ты дохлому отдал невесту? Что-то я, видать, слишком долго в пещере просидел. Сложные вещи понимаю, а простые – хоть кол на шлеме теши.
Томас, не слушая, грохнул кулаком о стол. Слезы оросили лицо, он взвыл, как раненый зверь, потерявший детенышей:
– Но почему?.. Ведь она чиста! В рай – еще понимаю, хотя в задницу этот рай, но как могли в ад?
В зеленых глазах калики было глубокое сочувствие. Когда Томас ухватился за горло, будто пытался удушить себя собственными руками, калика толкнул молодого короля прямо на ложе. На лице калики отразилась горькая насмешка.
– Понять хочешь? Веру? Разве не ваш отец церкви изрек: «Верую, ибо нелепо»? Ишь, понять… Это еще почище, чем понять Русь.
– Но, – простонал Томас, – где же справедливость?
Он поперхнулся и умолк, лицо калики было таким, что вот-вот разверзнется потолок и его поразит божий гнев за богохульство даже только в мыслях. Но калика перевел дыхание, вздохнул, могучая грудь опустилась. Все еще гневным голосом сказал сдержанно:
– Пора взрослеть, сэр Томас. И довольно искать справедливость на свете. Ее нет, понимаешь?
– Но как же…
– Она есть только в нас самих. И остается там, куда приносим. – Похоже, калика понял, что хватил через край, поправился: – Иногда остается. На некоторое время.
– А потом? – спросил Томас убито.
– А потом суп с котом. Грош цена той справедливости, за которую не бьются ежечасно. А вообще-то ты зря так рвешь жилы в крике, а сердце в плаче. Нет-нет, потеря в самом деле велика, но убиваться не надо. Прими с христианским смирением…
Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Лицо побелело, кожа натянулась так, что желваки едва не прорывали кожу.
– Да пошел ты…
– Ага, – сказал калика со злым удовлетворением, – поскреби англа, отыщешь ли христианина?
– А что? – выкрикнул Томас. – При чем тут христианин?
– А то. Чего на меч кидался?.. Ваша рабская вера учит смирению. Гордость и честь для вашей веры – смертельный грех. Кто кинется на меч, того даже хоронят не на кладбище, где люди! А за оградкой, где собак закапывают…
Томас пробурчал, отводя взор:
– Ну уж и собак…
– Ничего, –
