и Аристодем.
Как-то вместе они отправились на обед к общему товарищу – Агафону. Сократ же находился в какой-то рассеянности и по дороге куда-то пропал.
Аристодем с Агафоном, обнаружив пропажу Сократа, послали раба искать его. Тот нашёл философа безмолвно стоящим в сенях соседнего дома. Раб попытался позвать его, но Сократ не откликался.
«Такая уж была у него привычка, – пишет о Сократе Платон, – отойдёт куда-нибудь в сторону и станет там».
Все эти примеры напоминают множество знаменитых историй про рассеянность великих учёных – того же Альберта Эйнштейна, например, который мог выйти из дома и забыть, куда собирался. Или, придя домой, стоять у двери— в той самой «глубокой задумчивости».
Казусы с Эйнштейном случались даже после посещения уборной – великий учёный мог попросту забыть застегнуть ширинку на штанах. Впрочем, Эльза, зная все эти «повадки» своего кузена и мужа, неизменно приходила ему на помощь.
Если мы приглядимся чуть внимательнее, то заметим, что подобные интеллектуальные трансы – явление, по крайней мере в случае безусловно выдающихся личностей, абсолютно естественное, если не сказать – обычное.
Были свои «даймоны» и у «короля математиков» – Карла Фридриха Гаусса, у блистательного Германа фон Гельмгольца и у гениального Анри Пуанкаре.
Впрочем, у каждого они принимали свою форму – Пуанкаре, например, как, кстати, и Карл Маркс, часами ходил из одного угла своего кабинета в другой. Другие, напротив, замирали в почти летаргической задумчивости.
Но что же случилось с внутренним голосом Сократа в этот роковой для него день суда? Почему он не предупредил его о трагических последствиях? Почему не убедил Сократа изменить свою позицию? Почему не предложил покаяться?
«Со мной, мужи судьи, случилось что-то удивительное, – признался Сократ прямо на суде. – Тот вещий голос, который я слышал постоянно и который останавливал меня даже в самых неважных случаях, сегодня молчит во мне.
Он не остановил меня ни утром, когда я выходил из дому, ни в то время, когда я входил в суд, ни во время всей речи. Прежде, когда я что-нибудь говорил, мой гений частенько говорил мне остановиться, решить дело иначе.
Но в этот раз он молчит. Как это понимать? А вот я вам скажу: похоже, в самом деле, что всё это произошло к моему благу, а смерть – вовсе не то зло, которого мне следовало бы бояться».
Смерть Сократа
В афинском суде надлежало каяться и просить о снисхождении – таково было общее правило тогдашней юриспруденции. Но Сократ не только не просил своих судей о снисхождении, но и, наоборот, вёл себя вызывающе – всё говорил как есть, как думал, включая и правду о своих обвинителях.
Так что результат голосования по его делу был вполне закономерен: «виновен» 280 голосами против 221.
Далее Сократ должен был сам избрать себе наказание. Выбор был небольшим, но он был – или штраф, или изгнание из Афин, или смерть.
И
