поисках укромных уголков.
Причина этому была довольно проста: аура подавления боли от Цветов Дитриха уже действовала на многие мили вокруг. Собственно, именно по этой причине Дитриха и Меридию и обязали являться на драконьи сборища. Ведь теперь это время становилось для всех настоящей благодатью. Драконы могли испытывать любые чувства и эмоции, не опасаясь, что Цвета их накажут за такую наглость.
– Может быть, – спросил однажды Тарган у других драконьих Хозяев, – нам стоит посвятить в эту тайну кого-то еще? Хотя бы твоих Фиолетовых плащей, Уталак?
– Нет, – покачал головой глава Сиреневых, – да, они посвященные, но они остаются простыми смертными. Что захотят в таком случае сделать простые смертные? Правильно, запереть и изучить. А я боюсь, что если услышу от кого-то предложение лишить свободы Дитриха и Меридию, то первым этому инициатору голову и оторву.
– Да и потом, – печально продолжил Мизраел, – если бы от этого был хоть какой-то толк. Мы прекрасно знаем, что этим свойством его наделили Цвета. И понимаем, по какой причине они это сделали. К тому же нам отлично известно, что такой эффект никак не удастся воспроизвести.
Однако однажды эта вседозволенность сыграла с Дитрихом злую шутку. Обыскивая замок в поисках новых укромных уголков, он забрел в подвалы. Меридии с ним не было: дочь вызвал к себе Мизраел. Дитрих же, не теряя времени даром, крался по подвалу, отмечая новые укромные места. И вот, увидев очередную дверь, он внезапно испытал жгучее, невыносимое желание войти.
И подчинился ему. Счастливый, влюбленный дракон совершенно потерял интуицию и чувство опасности. А между тем изучение этой комнаты было чревато определенными последствиями.
Войдя, Дитрих обомлел. В зале висели картины. Семь портретов, каждый из которых изображал очень странного персонажа.
Больше всего они походили на огненные тени, каждая своего цвета. Вот только при этом из-под ног их тянулись, извиваясь, светящиеся корни. Словно, ступая, тени проращивали в земле яркие линии. И только обведя взглядом все семь картин, Дитрих понял.
– Это же… Цвета, – пробормотал он.
Как можно было сразу не догадаться? Палитра, которую каждый дракон зубрит с младенчества, должна узнаваться везде и всегда. Вот Изумрудная тень. Стоит, обхватив себя руками и отступая. Вот Пурпурная, словно отшатнувшись от неведомого врага, посылает в сторону огненный шар. Вот Серебряная. Она тонкая, почти безжизненная. И с ладоней стекают струйки, которые можно принять за… кровь.
Лазурная тень сидела в позе медитации и, единственная из всех, никак не соприкасалась с землей. Сиреневая же словно лежала в гамаке, при этом свернувшись в клубочек и играя с чем-то. При этом все силуэты хотя и хранили неподвижность, но при этом словно мерцали, едва ощутимо освещая комнату. Не осознавая, что делает, Дитрих протянул руку к картине и коснулся Сиреневой тени.
«Некоторым тайнам лучше
