против моего друга Константина Карасева, которого ты, тварь, подло подставил. Если ты, вошь тифозная накрапаешь на моего кореша Костю еще какую-либо маляву, то тебя будут очень долго и страшно пытать, а потом очень больно зарежут. А если ему все же продлят срок не по твоей вине – то тебя тоже зарежут, но уже совсем не больно.
– Ну ладно, пора кончать этот гнилой базар. У меня дел полно – бабло надо рубить, чтобы парней подогреть на зоне. Я надеюсь, ты меня понял???
– Да, да, да, я понял, я все понял!!! – фальцетом провизжал хозяин квартиры.
– Ну и ладушки! Слушай! А может мне тебя оскопить? – Это мысль! Мысль достойная лауреата шнобелевской премии. Ведь я Юлии дал слово тебя не зарезать, но это не значит, что я не могу, в твоих интересах, проделать небольшую хирургическую операцию. Тогда ты не будешь отвлекаться на баб и сконцентрируешься на своей работе и служебной карьере. Ты, надеюсь согласен?
Ответом на вопрос страшного пришельца стало тихое журчание. Загримированный Павел посветил фонариком вниз и увидел небольшую расширяющуюся лужицу у ног Кошелева.
– Э! Да ты гражданин начальник обоссался! Значит, принял мои слова близко к сердцу. Да, чуть не забыл, Юлия то еще высказала пожелание, чтобы ты вернулся в семью. А как ты вернешься к своей супруге оскопленный? Или ты не будешь к ней возвращаться?
Буду, буду! Я к ней вернусь сразу же! – не своим голосом прокричал Кошелев.
– Ну, если так, тогда ты, пожалуй, в оскоплении не нуждаешься. Но смотри, если обманешь – я приду снова и не буду таким покладистым, зуб даю. Ну ладно, заболтался я тут с тобой – суши штаны, – сказал напоследок опасный визитер, спокойно выходя из квартиры № 125.
Павел не спеша вышел из дома Кошелева. Затем зашел в ремонтируемый дом, вытащил из груды старых досок спрятанный баул, смыл грим с лица, переоделся в свою командирскую форму и направился к автобусной остановке. Странно, что после удачно проведенной операции командир РККА не испытывал никакой радости, хотя намеченную задачу выполнил блестяще – с оценкой отлично. Было ощущение того, что он сыграл нечестно, не по-рыцарски. Застал Кошелева врасплох, приставил нож к его горлу, говорил такие слова, что его самого от них коробит до сих пор. А главное, что не дал ему никакого шанса на самооборону. Примерно такое же чувство должно было бы быть у кирасира Дантеса, приехавшего домой после дуэли с Александром Пушкиным, когда он, перебинтовав свою легко раненную пулей руку, снимал с себя простреленные сюртук и жилетку, а потом и тайно надетую под жилетку стальную кирасу с глубокой вмятиной от пули из пушкинского пистолета.
– Похоже, если меня выгонят из армии, то я действительно вполне артистично смогу играть роли отпетых уголовников во всех театрах СССР, – подумал про себя Дроздов.
В свою комнату в общежитии командного состава молодой командир приехал поздно ночью, наскоро окатился под душем и рухнул в кровать, погрузившись в глубокий сон. Павлу снился долгий приключенческий сон, как будто бы он вместе с Борисом Коженковым уже взрослые поехали
