никогда не думал о том, что вода может быть вкусной и мерзкой одновременно. От Абира он знал, что ее везли в мешках из овечьей шкуры, которые изнутри смазывали дегтем для сохранности. Этот деготь прибавлял воде ужасный вкус и, по мнению Регарди, делал ее совершенно непригодной для питья. После первого глотка его вырвало, а резь в животе стала постоянной. Абир посоветовал добавлять в воду уксус, но мера помогла лишь частично. До конца путешествия Арлинг так и не избавился от подозрений, что сами кучеяры, да и остальные пираты пили другую воду, подсовывая ему испорченную.
Каждого колодца Регарди ждал с нетерпением, однако короткие островки жизни, которые назывались оазисами, облегчения не приносили. Вода из колодцев была лучше, чем из мешков, но часто имела соленый привкус и была сильно засорена. И все же драгоценнее нее в пустыне ничего не было. Отъезжая от очередного оазиса, Арлинг твердо верил, что проживет не больше часа, но день проходил за днем, и дорога приводила к новой надежде – засыпанной песком и сором, с отвратительным привкусом незнакомых минералов и запахом диких животных.
Третьим проклятием стал верблюд.
– Кучеяры любят этих тварей, – сказал Абир, впервые подводя его к странному животному. – Они верят, что, когда бог создавал человека, он использовал мягкую глину, в которую вдохнул жизнь. Но завершив труд, бог увидел, что глина осталась. И тогда он разделил ее на две части. Из одной была сделана финиковая пальма, а из другой – верблюд. Поэтому финиковая пальма – это сестра человека, а верблюд – его брат. Помни об этом, и тебе будет легче понять Сикелию.
Арлинг провел рукой по теплой шерсти и подумал, что обитатели пустыни так же страшны, как и ее климат.
– Это дромадер, одногорбый верблюд, – пояснил Абир, видя смущение племянника. – За день может пройти до ста арок, жрет колючки и сухие ветки, живет долго, несет почти половину своего веса, по раскаленному песку ходит, как по ковру, ветер и солнце ему нипочем. Чем больше горб, тем верблюд выносливее, а значит дороже. У старых верблюдов горбы висят, как груди у старух. У тебя хороший, верховой верблюд, белый. Кучеяры говорят, что на его спине можно выпить чашечку кофе, не пролив ни капли. Не робей, парень. Верблюд в пустыне – это твои жена, отец, брат, сестра и единственный друг, которому ты можешь доверять.
Что бы там ни говорили кучеяры и дядя, но верблюд показался Арлингу ужасной тварью – громадной, неуклюжей, с толстыми, сухими ногами, безобразной головой и отвратительным наростом на спине. По сравнению с лошадьми, он казался нелепицей природы. С трудом сдерживая тошноту от раскачиваний горбатого, Регарди думал о своем коне, который остался пастись на просторах Ярла. Он помнил каждый изгиб его сильного тела: замечательные крутые бедра, острые, как иглы, уши, точно из железа выкованные ноги, безукоризненно круглые копыта, откинутый в виде совершенной дуги хвост, мягкую,
