/p>
утром через десять веков
три тысячи восьмой год.
на крыше машины рассыпан град.
ты закрываешь глаза и чувствуешь:
там, далеко… пианино, вальс.
на школьном дворе обязательно кто-то плачет.
не утешай этот мир, мы жили в другом:
корабли забывали в сочи
свои якоря.
мы писали письма.
и ночи видели, как темнело сердце —
не дозвониться никуда
в рукаве сосудов.
теперь и ты один.
каждый час украден.
а тысячу лет назад…
я бегу;
мимо люди, дома, парады.
акация так цветет, что можно сойти с ума.
и та особенная улыбка спрятавшего в карман
море.
наверно, ты был счастлив,
но тогда
что я могла сказать предвечному миру?
три тысячи восьмой год.
как много минуло фильмов.
воспоминания совершенно другой формы.
мы знали, точно знали:
наверху север,
и мы живем на краю света.
и взгляд случайного прохожего
для меня сюита,
и можно засыпать вопросами
как снегом – ничего не известно.
три тысячи восьмой год.
тишина из воска.
и тает, медленно тает.
невероятно близко.
я знала: ты повторишься.
внутри
почта не приходит и сны на орбите
становятся бесконечными как вселенная.
если все звёзды поодиночке убиты,
зачем ты, земля, целуешь колени мои?
зачем истязаешь холодными бурями?
ты внутри космоса, я внутри.
и небеса как зрачки расширены,
тот самый человек
просит кого-нибудь прикурить.
потом бежит, лабиринтам – улицам
не оставляя взгляда, свинца, дыхания.
всё сбудется, точно сбудется,
у нас же вены спаяны.
у нас же руки температурами
не отличаются, и тепло
мы понимаем так одинаково,
что, верно, встретимся за углом.
но почта не приходит.
и глубоко
так дышат…
с детства боюсь глубины.
и забывают на свете всех,
остаёмся мы.
взлетаем медленно, слушаем атмосферами
большое сердце чужой земли.
если умрёшь ты первым – знай:
я внутри космоса, ты внутри.
как в фильме готика
мы с тобою слишком друг другу матери:
беспокоимся до дрожи, звоним сутками,
упаковываем бутерброды,
бежим с сумками
на любые вокзалы и паперти.
мы с тобою слишком друг другу матери…
губы так прикусываем, как в фильме «готика»,
прячем в маленьких аптечках антибиотики
от всего, что случится в жизни.
и бережём патронные гильзы.
они нам дороги, словно память
о том, как мы пытались друг друга ранить.
шахта времени
«его сердце не выдержало этой страшной минуты.
он с воплем охватил ноги невесты-жены, и умер.
потому, что умер уже
давно».
как прекрасен лондон
своими холодами.
кажется, темза
струится по каждой вене.
алиса, одиннадцать лет без тебя я.
произошли страшные перемены
в моём сознании.
я знаю, сколько у тебя детей,
какой чай пьёшь ты за завтраком.
я кажусь себе страшным злодеем,
мерзавцем, варваром.
понимаешь, мне даже кары нет:
ни одной подходящей
