Царёв, выражая непонимание к этому откровению.
– Ах, да, понимаю, – опередил его вопросы редактор. – Ругал ваши произведения. Не ругают только дураков – их просто печатают. К вам более высокие требования и для их выполнения кнут необходим. За одного битого двух благополучных дают, а то и более. Прости, Пётр, а лаял я тебя для твоего же блага. Чтобы не возгордился. Гордыня людей разума лишает, а ты человек впечатлительный, легко можешь сломаться. Слава она нужна, чтобы скрыть глупость. Ты не любишь меня. Знаю. А кто-нибудь напечатал твоих рассказов больше, чем это сделал я в своём журнале? Нет. А вот тебе вёрстка свежего номера. И здесь отрывки из твоего романа. Садись и читай. И помни – Фаерфас жил, жив и будет жить, и ругать будет только того, кто этого заслужит. Я исчезну на часок, а ты, как вычитаешь всё, оставь свои замечания и если не вернусь к тому времени, брось бумаги на столе. Бывай, здоров, – редактор исчез, оставив недоумение на лице писателя, и свежую, пахнущую новизной и сразу же тайной, журнальную вёрстку. Журнальная версия романа, собранная из отрывков произведения, понравилась автору. Он сделал некоторые незначительные пометки на полях, что мало изменило суть напечатанного текста. От неожиданности произошедшего, Царёв не очень внимательно отнёсся к знакомым строкам уже набранного произведения – голова была занята покаянными мыслями: «Ну, Гриша, обрадовал. Воистину не знаешь, где найдёшь. Но я то знаю, – содрогнулся он, вспомнив свой провидческий сон. – Надо бы как-то предупредить. А о чём и как? Не поверят. Засмеют и только. Положеньице ещё то, ни украсть, ни покараулить. Лучше уж пусть будет так, как будет, – и, дочитав вёрстку рукописи, в основном удовлетворённый содержанием напечатанного, и собственной правкой, отправился в издательский дом Леона.
Строение по адресу, пропечатанному в визитке золотыми буквами, нашлось не сразу. Царёв долго плутал, расспрашивая редких прохожих о местонахождении нужного объекта, но никто ничего слышал о таком заведении. Нескоро, но улица нашлась, довольно захолустная, даже не асфальтированная, с грязным арыком на обочине. «У чёрта на Кулишках», – ругался писатель, вытирая носовым платком с ботинок въедливую осеннюю пыль. На двери небольшого, аккуратного, будто бы недавно построенного здания, красовалась золотым блеском вывеска – «Христофор Колумб» – издательский дом. «Дальнее плавание предстоит, – писатель отворил двери. – И чего ради, на краю города, такое заведение открывать и ещё расписывать золотом. Всё равно не найдёт никто». В вестибюле его встретила великолепно обихоженная пустота. Он даже на мгновение замер, очарованный чудесным матовым светом, исходящим будто бы от стен, покрытых обоями, с вкраплёнными на их поверхность светлыми деревенскими пейзажами. На симпатичных пластиковых подставках, в цветочных горшках, топорщились иглами кактусы, а в центре холла, в кадке из великолепного зелёного самшита, росло лимонное дерево, увенчанное крупными жёлтыми плодами. «Как в раю, – подумал Царёв. – Древо познания добра и зла. Обман зрения. Роскошный, аппетитный
