style="font-size:15px;"> Однако вдовство не вполне отвечало его характеру, и через несколько месяцев он перешел к амплуа жизнелюбивого холостяка. Компания согласилась со сменой роли и неявно поддержала мистера Бурди, перестав упоминать имя Ширин во время воскресных встреч. «К вопросу о любви, верности и памяти», – думал Нариман. Провозгласив по призыву Соли троекратное ура, компания перешла к индивидуальным поздравлениям родителей Наримана.
– Поздравляю, Марзи, – обратился мистер Котвал к отцу. – Одиннадцать лет ты боролся – и победил.
– Лучше поздно, чем никогда, – вступил и мистер Бурди. – Но удача любит удачливых. Помни – плоды терпения сладки, и все хорошо, что хорошо кончается.
– Достаточно, мистер Пословица, оставь и нам немножко.
Слушая с балкона этот комментарий, Нариман передвинул стул, чтобы наблюдать за комментаторами, оставаясь невидимым. Теперь выступала миссис Унвала, которая всегда верила, что в конечном счете мальчик сделает правильный выбор; ее муж Дара энергично кивал, поддерживая жену. Супруги всегда выступали командой, мужа в компании звали Безмолвный Партнер. Соли вышел на балкон, и Нариман немедленно уткнулся в книгу.
– Нари! Ты что сидишь тут в одиночестве? Присоединяйся к нам, глупенький!
– Попозже, дядя Соли. Хочу дочитать главу.
– Нет-нет, Нари, ты нужен нам сейчас, – настаивал Соли, отнимая книгу. – Куда спешить, слова не исчезнут со страницы.
Он потянул Наримана за руку в гостиную. Они хлопали его по плечам, жали руку, обнимали, а он ежился, сожалея, что остался дома. С другой стороны, ему неминуемо пришлось бы вынести все это. Он услышал, как тетя Наргеш, жена дяди Соли, спрашивает у его матери:
– Скажи мне, Джеру, он это искренне? Он действительно расстался с этой Люси Браганца?
– О да, – ответила мать. – Он дал нам слово.
Теперь миссис Котвал кинулась к нему через всю гостиную и, ущипнув за щеку, прощебетала:
– Когда непослушный мальчик становится наконец хорошим мальчиком, это двойная радость!
Ему хотелось напомнить миссис Котвал, что мальчику уже сорок два. Потом его поманила к себе тетя Наргеш. Она всегда говорила тише всех, и шум в гостиной заглушал ее голос. Она похлопала по дивану, приглашая его сесть рядом, взяла его за руку – ее собственная рука носила следы ожога, в молодости полученного на кухне, – и прошептала:
– Нет большего счастья, чем исполнить родительскую волю. Ты помни об этом, Нари.
Ее голос доносился до него будто издалека, и не было у него ни воли, ни сил, чтобы спорить. Он вспоминал, как на прошлой неделе они с Люси сидели на Брич-Кенди и смотрели на отлив. Мальчишки тащили сетку по мелководью между камней в поисках добычи, забытой безразличными волнами. Мальчишки шлепали по воде и орали, а он думал о том, как они с Люси одиннадцать лет бились, пытаясь создать себе отдельный мир. «Кокон, – говорила Люси. – Нам нужен кокон, в котором можно укрыться, а когда обе семьи
