style="font-size:15px;"> Старшая из сестер, Мэри, относилась ко мне более доброжелательно. По мнению их матери, Стивену было трудно простить своим сиблингам появление на свет всего лишь через семнадцать месяцев после его рождения. Мэри была застенчива и щедра от природы, но оказалась в незавидном положении: ее брат и сестра, Стивен и Филиппа, обладали высоким интеллектом и сильным характером, и в целях самозащиты ей пришлось вступить с ними в интеллектуальную конкуренцию, хотя она сама была больше склонна к прикладному творчеству. Мэри очень любила отца и пошла по его стопам, занявшись медициной; именно с отцом у нее были самые теплые отношения в семье. Хотя мои родители имели информацию из первых рук от друзей из Сент-Олбанса о резком, обидном поведении Фрэнка Хокинга с подчиненными в его Медицинской исследовательской лаборатории в Милл-Хилл[42], по отношению ко мне он вел себя благородно и тактично. Жаль, что он не показывал себя миру в лучшем свете; на самом деле это был чувствительный человек, способный проявлять щедрость и другие достойные уважения качества. Много раз он с характерной йоркширской откровенностью говорил мне о том, насколько он и вся его семья рада нашей помолвке, и обещал оказать необходимую помощь. Естественно, он был подавлен диагнозом сына; несмотря на радость, которую ему внушал наш брак, как врач он занимал весьма консервативную и пессимистическую позицию. Мой отец как-то услышал о швейцарском докторе, который лечит неврологические заболевания при помощи контролируемой диеты, и предложил оплатить курс лечения Стивена в Швейцарии. Имея сомнительное преимущество обладания медицинским образованием, Фрэнк Хокинг отверг швейцарские притязания как необоснованные. Он всегда предупреждал меня о том, что жизнь Стивена будет короткой, как и период, в который он сможет выполнять свой супружеский долг. Более того, он советовал нам поспешить со свадьбой, заверив меня, что болезнь Стивена не передается по наследству.
Мать Стивена призналась мне, что, по ее мнению, первые симптомы заболевания Стивена проявились при необъяснимой болезни в тринадцать лет. Она также полагала, что мне необходимо знать все нелицеприятные подробности развития заболевания Стивена, которые проявятся по мере ухудшения его состояния. Однако, если уж существующие методы лечения объявлялись несомненным шарлатанством, я не видела особого смысла в том, чтобы разрушать мой природный оптимизм чередой мрачных пророчеств без какого бы то ни было временного утешения. Я отвечала, что предпочитаю не знать деталей развития болезни, поскольку так сильно люблю Стивена, что выйду за него замуж несмотря ни на что. Я создам для него благоприятную среду, отказавшись от собственной карьеры, которая теперь казалась мне не столь необходимой в сравнении с предстоящим мне делом. В свою очередь, как я наивно полагала в двадцать один год, Стивен будет ценить меня и поддерживать в моих собственных начинаниях. Я также верила в обещание, которое он дал моему отцу в обмен на мою руку: что он не будет
Район в пригороде Лондона.
