с самообладанием человека.
Взгляд Арахиса нервно заметался.
– Я и так уже слишком много сказал. Ешьте, доктор, ешьте. И он поможет. Он помогает всем нам.
Тах присела и разделила мясо курицы изящными тонкими пальцами. Она ела быстро, маленькими порциями, но осторожно, чтоб оценить возможности организма. Слишком много еды, слишком быстро появившейся в желудке, – и у нее будет желудочный спазм, а было бы расточительством выблевать все это роскошество. На тарелке нашелся помидор. Она впилась в него, сок потек по подбородку. Насытившаяся впервые за много недель, она вздохнула и качнулась на пятках.
Она, казалось, расслабилась. На самом деле она оценивала расстояние между Арахисом и дверью. Проверяла силу собственных мускулов. Внезапно она распрямилась и бросилась к выходу. Но недели в заключении взяли свое. Она неуклюже пошатнулась на ватных ногах. Ребристая поверхность руки Арахиса больно ударила в лицо, отбрасывая ее обратно.
От смущения он начал заикаться.
– Мне жаль. Мне так жаль, док, но вы заставили меня. Мне нужно думать о других. – Арахис схватил лоток и сбежал. Звук захлопнувшейся двери внес мрачную завершенность. Тахион заплакала.
Погоди, погоди, любовь моя.
Это была телепатия. Но телепатия, подобная едва заметной тени в темноте, словно свет светлячка на периферии зрения, отзвук музыки в дуновении ветра. Она обеими руками потянулась за этим едва уловимым ощущением.
– Помоги мне! – закричала она громко.
Я тебя не оставлю.
Контакт был разорван, но искренность этого обещания согрела Тахиона словно уютные объятия. Кому-то было не все равно.
С пробуждающимся удивлением она погладила материал блузки. Шелк. Вот насколько было не все равно ее мистическому покровителю.
– Спасибо. Спасибо! – прошептала она в темноту.
Когда он улыбался, он смотрел вниз и в сторону. Это придавало ему коварный кошачий взгляд, который всегда заставлял Тисианна смеяться. Когда Шаклан смотрел так, это значило, что вся работа будет отложена в сторону, а впереди их ждет какое-нибудь развлечение.
– Папа, куда мы идем?
– Плавать по льду.
– Но мне уже пора спать, и я голоден… и замерз.
– То, что ты увидишь, стоит больше, чем сон.
Руками он обхватывал шею отца, а мех и кружева на горле старика щекотали нос Тиса. Он чихнул. Звук смешался со стуком каблуков по мраморным плитам пола.
Северное сияние плясало, словно украшенное драгоценностями покрывало встряхивали на фоне усыпанной звездами черноты ночного неба. Было очень холодно, и каждый вздох царапал, словно грабли скребли по легким. Ледник, что венчает пик Да’шалан, трещал и стонал. Хруст снега под ногами, да изредка кашель телохранителей. Тис держал глаза закрытыми, зарывшись лицом в шею отца. Шаклан пах амброй и мускусом, и резким, едким запахом пороха.
Блестящее,
