на полу и визжащую бабу. – А чего?! Ааа! – заорал тот, и метнулся было в сторону. Раздался противный хруст, и Марат вытер о его одежду свой окровавленный меч.
– Прикройся! – Митяй сдернул какую-то дерюжку с полатей и кинул ее женщине, оглядывая цепким взглядом весь дом. Больше здесь никого уже не было.
– Все, чисто, пошли, Марат! Прости, хозяйка, не успели мы немного.
Их клин в это время уже ушел на пару сотен шагов вперед, гоня разбитую разбойничью ватагу по Прусской улице, и его нужно было теперь догонять. То с одного, то с другого двора выскакивали легкие пешцы, зачищающие дворы, и тоже спешили вперед. А сзади уже накатывала толпа мужичья с дубьем и с подобранным у убитых оружием.
– Свои, свои! От Журавля мы! – выкрикнул ширококостный, чернобородый, заросший густым волосом мужик с обожженными руками. – Слышите, вечевой колокол бьет?! Весь народ со всех концов на клещевских находников поднялся! Гайда вперед, робята! – И он, потрясая секирой с широким лезвием, увлек огромную и орущую толпу за собой. А издалека доносился набат вечевых колоколов с Неревского и Загородского концов, да и из Славенского и Плотницкого на левый берег по Великому мосту неслись толпы мужиков с дрекольем. Весть, словно пожар, пробежала по всему огромному городу: клещевские простой люд бьют, баб насильничают, а избы жгут и все себе подчистую выносят! Тысячи людей поднялись, схватив то оружие, что у них имелось, и теперь их было уже не остановить. Основной костяк разбойничьей ватаги был выбит воинскими клиньями, и противостоять толпе народа никто не мог.
– Уходим! – Подобрав десяток своих раненых и двух убитых, андреевские резко развернулись и, выйдя по своим улицам к Волхову, погрузились на ожидающие их ладьи. А разъяренные толпы народа, разметав остатки еще сопротивляющейся ватаги, ворвались в Людин конец. Здесь их поддержали и сами жители, натерпевшиеся от атамана и от своей кончанской верхушки. Гнев этой толпы был страшен!
– До сих пор горят концы? – Варун, поднявшись на колокольню Благовещенской церкви, оглядел всю левую Софийскую сторону города. – Горят, Варун Фотич, – кивнул Родька. – Неревский и Загородский вроде бы как затушили, а вот Людин, что как раз напротив нас, тот вон до сих пор пылает, уже треть часть его дотла выгорела. Правда, дымы стали белые и не такие густые, как раньше, видать, и его тоже сейчас тушат.
– Ну и ладно, ну вот и хорошо, – пробормотал старший разведчик и, развернувшись на макову храма, размашисто перекрестился. – Прости, господи, сколько народу ведь сгинуло!
Под вечер к пристани городища подошла ладья, из нее выскочили уже знакомые по прошлым переговорам новгородцы.
– Андрей Иванович в шатре, пожалуйте к нему туда! – пригласил Журавля и его сотоварищей старший караульной полусотни Угрим Лютомирович.
В сопровождении двух десятков караульных с копьями пятеро новгородских старшин прошли в командирский шатер.
– Здрав будь, воевода-боярин новгородский
