О обеих мисс Эблуайт. Однако я вошел (под предлогом спросить распоряжений об обеде), чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь серьезного.
У стола как очарованная стояла мисс Рэчел со злополучным алмазом полковника в руках. По обе ее стороны стояли на коленях тараторки, пожирая глазами драгоценный камень и вскрикивая от восторга всякий раз, как он излучал новый блеск. У противоположного конца стола стоял мистер Годфри. Он хлопал в ладоши, как большое дитя, и повторял нараспев:
– Бесподобен! Бесподобен!
Мистер Фрэнклин сидел перед футляром, дергая себя за бороду, и тревожно поглядывал в сторону окна. А у окна, куда он смотрел, повернувшись спиной ко всему обществу, стоял предмет его созерцания – миледи, державшая в руке выписку из завещания полковника.
Она обернулась, когда я спросил у нее распоряжений об обеде, и я увидел фамильную складку у нее на лбу, и фамильный гнев проглянул в уголках ее рта.
– Зайдите через полчаса ко мне в комнату, – ответила она. – Я должна кое-что вам сказать.
С этими словами она вышла из гостиной. Было ясно, что ею овладели те же сомнения, какие охватили мистера Фрэнклина и меня во время нашего совещания на Зыбучих песках. Что означало завещание полковника? То ли, что она жестоко и несправедливо обошлась со своим братом, или же брат ее был еще хуже, чем она думала о нем? Серьезный вопрос должна была решить миледи, между тем как ее дочь, ничего не зная о характере полковника, стояла с его подарком в руках.
Прежде чем я успел, в свою очередь, выйти из комнаты, мисс Рэчел, всегда внимательная к старому слуге, бывшему в доме со дня ее рождения, остановила меня.
– Посмотрите, Габриэль! – сказала она и поднесла сверкнувший алмаз к солнечному лучу, падавшему из окна.
Господи помилуй, вот уж поистине алмаз! Величиной с яйцо ржанки! Блеск, струившийся из него, походил на сияние полной луны. Когда вы смотрели на камень, его золотистая глубина притягивала ваши глаза к себе так, что вы не видели ничего другого. Глубина его казалась неизмеримой; этот камень, который вы могли держать между большим и указательным пальцами, казался бездонным, как само небо. Сначала он лежал на солнце; потом мы затворили ставни, и он засиял в темноте своим собственным лунным блеском. Неудивительно, что мисс Рэчел была очарована; неудивительно, что кузины ее то и дело вскрикивали. Алмаз до такой степени обворожил и меня, что я так же громко вскрикнул «О», как и тараторки. Один мистер Годфри сохранил самообладание. Он обнял за талию своих сестер и, снисходительно посматривая то на алмаз, то на меня, сказал:
– Уголь, Беттередж! Простой уголь, мой добрый друг!
Я полагаю, он сказал это с целью просветить меня. Но он только напомнил мне об обеде. Я заковылял к своей команде вниз. Когда я выходил, мистер Годфри заметил:
– Милый, старый Беттередж! Я питаю к нему искреннее уважение!
В ту минуту, когда он удостаивал меня этим
